— Как темно! Вам не кажется, что можно бы зажечь свет?
— Если только не отключено электричество, — сухо ска-зал Даниель.
Он неохотно встал: наступил момент подвергнуться ис-пытанию светом. Он открыл окно, склонился над пустотой и вдохнул фиалок тишины: «Столько раз на этом самом месте я хотел бежать от себя и слышал, как нарастают ша-ги, они шагали по моим мыслям». Ночь была мягкой и дикой, плоть, столько раз растравляемая ночью, понемно-гу зарубцевалась. Ночь полная и девственная, прекрасная ночь без людей, превосходный красный апельсин без зер-нышек. Он с сожалением закрыл шторы, повернул выклю-чатель, и комната возникла из мрака, предметы обрели свой облик. Лицо Филиппа натолкнулось на глаза Дание-ля, зрачки Даниеля отразили эту шевелящуюся огромную голову, свежеподстриженную, перевернутую, полные не-доумения глаза были зачарованы Даниелем, словно виде-ли его впервые.
«Нужно действовать осторожно», — поду-мал Даниель. Он смущенно поднял руку, чтобы положить конец всей этой фантасмагории, запахнул борта пиджака пальцами и улыбнулся: он боялся быть изобличенным рань-ше времени.
— Что ты на меня так смотришь? Как по-твоему, я кра-сивый?
— Да. Очень, — спокойно ответил Филипп. Даниель обернулся и удовлетворенно увидел в зеркале
свое мрачноватое породистое лицо. Филипп потупился, он прыснул, прикрыв рот ладошкой.
— Ты смеешься, как школьница.
Филипп осекся. Даниель недовольно спросил: — Почему ты засмеялся?
— Просто так.
Он захмелел от вина, неуверенности, усталости. Дани-ель подумал: «Он созрел. Если все делать как бы в шутку, похожую на мальчишескую возню, малыш позволит опро-кинуть себя на диван, позволит ласкать, целовать за ухом: он будет защищаться только безумным смехом». Даниель резко повернулся к нему спиной и прошелся по комнате: «Нет, слишком рано, очевидно рано, без глупостей! Завтра он снова попробует покончить с собой или попытается убить меня». Перед тем как вернуться к Филиппу, он за-стегнул пиджак и натянул его на бедра, чтобы скрыть оче-видность своего волнения.
— Ну вот! — сказал он.
— Вот, — отозвался Филипп.
— Посмотри на меня.
Он погрузил свой взгляд в его глаза, удовлетворенно покачал головой и медлительно произнес:
— Ты не трус, я в этом убежден.
Он выпрямил указательный палец и ткнул им Филиппа в грудь.
— Как ты мог впасть в панику? Нет! Это на тебя не похоже. Ты просто ушел; ты предоставил события самим себе. Почему ты должен погибать за Францию? А? Поче-му? Тебе ведь наплевать на Францию, а? Разве не так, ма-ленький озорник?
Филипп неопределенно покачал головой. Даниель сно-ва стал ходить по комнате.
— Теперь с этим покончено, — с веселым возбуждени-ем продолжал он. — Конечно. Баста. Тебе выпал шанс, которого у меня в твоем возрасте не было. Нет, нет, — сказал он, живо взмахнув рукой, — нет, нет, я не имею в виду нашу встречу. Твой шанс — это историческое совпа-дение: ты хочешь подорвать буржуазную мораль? Что ж, немцы пришли, чтобы помочь тебе. Ха! Ты увидишь, как здесь пройдутся железной метлой; ты увидишь, как полза-ют на брюхе отцы семейства, ты увидишь, как они лижут сапоги и подставляют жирные зады под пинки победите-лей; ты увидишь своего распластавшегося отчима: он — великий побежденный этой войны, теперь ты сможешь его по-настоящему презирать.
Он хохотал до слез, повторяя: «Как здесь пройдутся же-лезной метлой!» — затем резко повернулся к Филиппу.
— Мы обязаны их любить.
— Кого? — испуганно спросил Филипп.
— Немцев. Они наши союзники.
— Любить немцев, — повторил Филипп. — Но я… я их не знаю.
— Терпение, скоро мы их узнаем: мы будем обедать у гауляйтеров, у фельдмаршалов; они будут возить нас в боль-ших черных «мерседесах», а парижане будут топать пешком.
Филипп подавил зевок; Даниель затряс его за плечи.
— Нужно любить немцев, — твердил он ему с напря-женным лицом. — Это будет твое первое духовное упраж-нение.
У мальчика был не слишком взволнованный вид; Дани-ель отпустил его, раскинул руки и сказал лукаво и торже-ственно:
— Пришло время убийц!
Филипп снова зевнул, и Даниель увидел его заострен-ный язык.
— Я хочу спать, — с извиняющимся видом сказал Фи-липп. — Уже две ночи я не смыкаю глаз.
Даниель подумал было рассердиться, но он тоже устал, как уставал после каждой новой встречи. Он так долго же-лал Филиппа, что теперь чувствовал тяжесть в паху. И он заспешил остаться один.
Он так долго же-лал Филиппа, что теперь чувствовал тяжесть в паху. И он заспешил остаться один.
— Очень хорошо, — сказал он, — я тебя оставляю. Пи-жама лежит в ящике комода.
— Не стоит труда, — вяло сказал мальчик, — мне нужно возвращаться.
Даниель, улыбаясь, посмотрел на него:
— Поступай, как хочешь; но ты рискуешь наскочить на патруль, и кто знает, что они с тобой сделают: ты красив и привлекателен, а немцы все любят мальчиков. И потом, даже если предположить, что ты попадешь домой, ты там найдешь то, от чего хочешь бежать. На стенах фотографии твоего отчима, а комната твоей матери пропитана ее духами.
Филипп, казалось, не слышал его. Он попытался встать, но снова упал на диван.
— А-а-а-х! — протяжно зевнул он.
Он посмотрел на Даниеля и с растерянным видом ему улыбнулся: