Никто ему не ответил. Через некоторое время Дандье проговорил тяжело и медлительно:
— Мы долго не продержимся.
— Назад! — приказал Клапо.
Они отступили на несколько шагов, и все четверо сели на тюфяк. Шассерьо и Дандье, одинаковые, как близне-цы, и Пинетт, уже похожий на них: у всех был одинаковый землистый цвет лица и одинаковые ласковые пустые глаза. «Наверно, у меня такие же ланьи глаза», — подумал Ма-тье. Клапо присел на пятки; он говорил им через плечо:
— Фрицы остановятся у въезда в деревню, сейчас они пошлют на разведку мотоциклистов. Ни в коем случае не стреляйте в них.
Шассерьо зевнул; та же зевота, мягкая, как рвота, при-открыла рот Матье. Он попытался избавиться от ужаса, раззадорить себя злостью, он сказал себе: «Мы бойцы, черт побери! Мы не жертвы!» Но это была ненастоящая злость. Он снова зевнул. Шассерьо с симпатией посмотрел на него.
— Начинать всегда трудно, — сказал он. — Потом, сам увидишь, пойдет получше.
Клапо повернулся и присел на корточки напротив них.
— Будет только один приказ, — сказал он им, — защи-щать школу и мэрию; нельзя допустить, чтобы они туда приблизились. Сигнал подадут наши товарищи снизу, и как только они начнут стрелять, палите, не дожидаясь приказа. И запомните: пока они смогут сражаться, мы бу-дем играть только роль прикрытия.
Они смотрели на него внимательно и послушно.
— А потом? — спросил Пинетт. Клапо пожал плечами:
— Потом…
— Вряд ли они долго продержатся, — сказал Дандье.
— Нельзя знать заранее. Возможно, у них есть неболь-шая пехотная пушка; нужно не дать им установить ее. Бу-дет трудно, но если все получится, им тоже будет туго, по-тому что дорога и площадь образуют угол.
Он снова стал на колени и дополз до парапета. Спря-тавшись за столб, он наблюдал за деревней.
— Дандье! -Что?
— Иди сюда.
Не оборачиваясь, он объяснил:
— Мы с тобой берем их в лоб. Шассерьо станет справа, а Деларю слева. На случай, если они попытаются нас обой-ти, Пинетт станет с другой стороны.
Шассерьо подтащил тюфяк к парапету; Матье стал ко-ленями на одеяло. Пинетт разъярился:
— Почему я должен поворачиваться к этим говнюкам спиной?!
— Не ной, — сказал Шассерьо. — А вот мне солнце будет светить прямо в рыло.
Распластавшись у своего столба, Матье лежал лицом к мэрии; слегка наклоняясь направо, он хорошо видел до-рогу. Площадь была зловещей ямой теней, ловушкой; ему было тяжело на нее смотреть. В каштанах пели птицы.
— Осторожно!
Матье затаил дыхание: два черных мотоциклиста в кас-ках въезжали на улицу, два сверхъестественных всадника. Напрасно Матье пытался различить их лица: у них не бы-ло лиц.
Напрасно Матье пытался различить их лица: у них не бы-ло лиц. Две тонкие талии, четыре параллельных длинных бедра, пара круглых обтекаемых голов без ртов и глаз. Они передвигались механическими рывками, с негибким бла-городством кукол на шарнирах, приближаясь к цифербла-ту старых башенных часов в ожидании своего часа. И час вот-вот настанет.
— Не стрелять!
Мотоциклисты, треща моторами, объехали земляную пло-щадку. Ничто не зашевелилось, кроме стайки взлетевших воробьев: это иллюзорное место притворялось мертвым. Матье завороженно думал: «Это немцы». Они прогарцева-ли перед мэрией, проехали прямо под Матье, который ви-дел, как подрагивают на рулях их массивные кожаные лапы, и въехали на главную улицу. Через некоторое время они снова появились, очень прямые, как бы привинчен-ные к тряским седлам, и на полном газу помчались по до-роге, по которой только что приехали. Матье был доволен, что Клапо запретил стрелять: они казались ему неуязви-мыми. Птицы, еще немного попорхав, спрятались в лист-ве. Клапо сказал:
— Это к нам.
Заскрежетали тормоза, хлопнули дверцы, и Матье услы-шал голоса и шаги; он впал в омерзение, которое похо-дило на сон, его так и тянуло закрыть глаза. Он смотрел на дорогу сквозь полузакрытые веки и чувствовал себя почти умиротворенным. Если мы спустимся, бросив вин-товки, они нас окружат и, может быть, скажут: «Француз-ские друзья, война закончена». Шаги приближались, они нам ничего не сделали, они и не думают о нас, они нам не желают зла. Он совсем закрыл глаза: ненависть сейчас брызнет до неба. Они увидят мой труп, они будут пинать его ногами. Он не боялся умереть, он боялся ненависти.
Готово! В ушах сильно хлопнуло, он открыл глаза: ули-ца была пуста и молчалива; он попытался убедить себя, что ему снится сон. Никто не стрелял, никто…
— Сукины сыны! — прошептал Клапо. Матье вздрогнул:
— Какие сукины сыны?
— Те, из мэрии. Они слишком рано выстрелили. Долж-но быть, со страху, иначе они бы их пропустили.
Взгляд Матье с трудом поднялся вдоль шоссе, скольз-нул по мостовой, по пучкам травы между булыжниками, вплоть до угла улицы. Никого. Тишина; деревня в августе, все люди в поле. Но он знал, что по другую сторону этих стен замышляют его смерть; они жаждут причинить нам как можно больше ала. Он снова погрузился в доброту: он любил всех — французов, немцев, Гитлера. В вязком полу-сне он услышал крики, сопровождаемые сильным взры-вом и грохотом стекол, потом снова хлопки выстрелов. Он стиснул пальцы на винтовке, чтобы не выронить ее из рук.