— Итак? Как это произошло?
Филипп выпустил Поппею, раздвинув колени; кошка спрыгнула и убежала.
— Что ж, — ответил Филипп, — вы все угадали. Доба-вить больше нечего.
— Где ты был?
— На севере. Место, которое называется Парни. -Ну и?
— Там мы держались два дня, а потом появились танки и самолеты.
— Одновременно? -Да.
— И ты испугался?
— Да нет. Возможно, страх это что-то другое.
Его лицо посуровело и постарело. Опустошенными гла-зами он смотрел в пустоту.
— Все бежали, и я побежал с ними.
— А потом?
— Я шел пешком, потом меня подобрал грузовик, по-том я снова шел; в Париже я третий день.
— О чем ты думал, когда шел?
— Ни о чем.
— Почему ты ждал до сегодняшнего дня, чтобы покон-чить с собой?
— Я хотел еще раз увидеть мать.
— Ее нет в городе?
— Да, ее нет в городе.
Он поднял голову и дерзко оглядел Даниеля.
— Вы ошиблись, приняв меня за труса, — резко отче-канил он.
— Правда? Тогда почему ты убежал?
— Потому, что бежали все остальные.
— Однако ты собирался наложить на себя руки.
— Да, собирался.
— Почему?
— Слишком долго объяснять.
— Кто тебя торопит? Налей себе еще виски. Филипп выпил еще. Щеки его порозовели. Он усмех-нулся.
— Если бы речь шла только обо мне, мне было бы без-различно, трус я или нет. Я пацифист. Что такое военная доблесть? Отсутствие воображения. Солдаты — мужествен-ные люди, но это настоящие скоты. Сущее несчастье — родиться в семье героя.
— Понимаю, — сказал Даниель. — Твой отец — кадро-вый офицер.
— Офицер запаса, — поправил его Филипп. — Но он умер в двадцать седьмом году от ран, полученных на вой-не: он был отравлен газами за месяц до перемирия. Эта славная смерть ввела мою мать в искушение: в 1933 году она снова вышла замуж — за генерала.
— Она рискует разочароваться, — заметил Даниель. — Генералы умирают в собственной постели.
— Только не этот. — с ненавистью сказал Филипп, — этот — второй Байар . он совокупляется, убивает, молится и ни о чем не думает.
— Он на фронте?
— А где ж еще? Он должен сам стрелять из пулемета или ползти наперерез врагу во главе своих соединений. Он не успокоится, пока не перебьет всех людей до последнего.
— Он, наверное, брюнет, волосатый, с усами.
— Абсолютно точно, — сказал Филипп. — Женщины обожают его, потому что от него несет козлом.
Они, глядя друг на друга, рассмеялись.
— У меня такое впечатление, что ты не очень-то его любишь, — сказал Даниель.
— Я его ненавижу, — отчеканил Филипп.
Он покраснел и пристально посмотрел на Даниеля.
— У меня Эдипов комплекс, — добавил он. — Типич-ный случай.
— Ты влюблен в свою мать? — недоверчиво спросил Даниель.
Филипп не ответил: у него был значительный и роковой вид.
Филипп не ответил: у него был значительный и роковой вид. Даниель наклонился вперед.
— А, может, в отчима? — мягко спросил он. Филипп подскочил и побагровел; потом разразился сме-хом, глядя Даниелю в глаза:
— Ну и шуточки у вас!
— Не сердись, — посмеиваясь, сказал Даниель. — Так что из-за него ты хотел покончить с собой?
Филипп снова засмеялся.
— Вовсе нет! Совершенно нет!
— Тогда из-за кого? Ты бежишь к Сене, потому что тебе не хватило храбрости, и тем не менее, заявляешь, что не-навидишь храбрых. Ты боишься его презрения.
— Я боюсь презрения моей матери, — сознался Филипп.
— Твоей матери? Я уверен, что она к тебе снисходи-тельна.
Филипп, не отвечая, закусил губу.
— Когда я положил руку тебе на плечо, ты сильно ис-пугался, — сказал Даниель. — Ты решил, что это он, не так ли?
Филипп встал, глаза его сверкали.
— Он… он поднял на меня руку.
1 Знаменитый французский полководец XV века.
— Когда?
— Еще не прошло и двух лет. С тех пор я все время чувствую его за собой.
— Ты никогда не видел себя во сне голым в его объ-ятьях?
— Вы с ума сошли! — искренне возмутился Филипп.
— Во всяком случае, он явно держит тебя в руках. Ты на четвереньках, генерал сидит на тебе верхом и заставля-ет тебя гарцевать, как кобылу. Ты никогда не бываешь самим собой: то ты думаешь, как он, а то наоборот Паци-физм. Да тебе плевать на него. Ты бы о нем и не подумал, не будь твой отчим военным.
Он встал и взял Филиппа за плечи.
— Хочешь, я тебя освобожу?
Филипп отстранился, он снова выглядел насторожен-ным.
— Как вы это сделаете?
— Я тебе уже сказал, что многому могу научить тебя.
— Вы психоаналитик?
— Что-то вроде этого. Филипп покачал головой.
— Предположим, что это правда, но с какой стати вы мной заинтересовались? — спросил он.
— Видишь ли, я любитель человеческих душ, — улыба-ясь, ответил Даниель. И с волнением добавил: — Твоя душа должна быть очаровательна, надо только освободить ее от всего, что ей мешает.
Филипп не ответил, казалось, он был польщен; Дани-ель сделал несколько шагов, потирая руки.
— Пожалуй, — с веселым возмущением сказал он, — начнем с ликвидации всех ценностей. Ты студент?
— Был им, — ответил Филипп.
— Юриспруденция?
— Литература.
— Очень хорошо. Тогда ты понимаешь, что я хочу ска-зать: методическое сомнение, да? Систематическая без-нравственность — как у Рембо. Мы разрушаем все. Но не на словах: действиями. Все, что ты заимствовал, рассеется как дым. Что останется, то и будешь ты. Согласен?
Филипп с любопытством посмотрел на него.
— Ты в таком положении, что ничем не рискуешь, не так ли?