Это будет, решил он, ширасайя. Когда клинок находится в ножнах, рукоять плотно примыкает к ним — так, что стык малозаметен и предмет можно и в самом деле принять за посох, за трость. Два клинка, смыкающихся точно посередине, прямых и обоюдоострых. Из этого же металла он изготовил нечто вроде пружины, которая при освобождении фиксатора должна была слегка расталкивать рукояти, чтобы облегчить и ускорить боевой хват. Он даже успел поэкспериментировать немного с чем-то вроде прототипа ножен-рукоятей, о материале которых пока предметно не задумывался.
Клинки получились. В хамоне с таким составом металла не было никакой необходимости — структура метеорита была слоистой, как настоящий булат. Всё, читанное Гурьевым прежде о найденных на земле метеоритах, нимало не походило на эту «заготовку», однако ломать голову над тем, откуда взялось такое небывалое чудо и возможно ли оно вообще, ему не хотелось. Надо было работать, а не рефлексировать.
Форму сечения клинка определила ковка — классическая «чечевица», трудно придумать что-нибудь совершеннее того, что создавалось и шлифовалось столетиями. И двойной неглубокий дол в грани перехода, с обеих сторон. Точно такой — двойной — меч, что едва ли не снился ему всё это время.
Когда Накадзима увидел результат его работы, он, забыв о всяком самообладании, изменился в лице:
— Вот как.
— Да. Городскому воину нужен меч, который всегда будет с ним.
— Ты прав, Гуро-сан. Значит, и это пророчество исполнилось.
— Что ещё? — Гурьев подавил готовый вырваться вздох.
— Подожди.
Накадзима ушёл и вернулся со свёртком из тёмно-красного шёлка.
— В пророчестве сказано, что материал для рукояти я должен принести только в том случае, если увижу клинок, не похожий ни на что. То, что я увидел, и в самом деле ни на что не похоже. Возьми это, Гуро-сан.
— Что это? — Гурьев развернул материю. — Это… дерево?
— Нет. Это Гребень Дракона.
— Вот как, — на этот раз вздохнул Гурьев.
Он дотронулся до странного, коричневого, как морёный дуб, вещества. Оно было тёплым. Действительно, похоже на кость, подумал Гурьев. Но вот странно, — почему тёплая? И почему такая лёгкая? Когда углерод в окаменевших костях замещается кремнием, они становятся тяжёлыми и холодными, как настоящие камни. Что произошло здесь? Похоже, я никогда этого не узнаю. А рукояти из него будут шедевром. Если я смогу. Даже страшно браться. Какая фактура. Не может быть.
Мечи — меч — ширасайя — в сложенном и спокойном виде был похож на массивную трость, разве что чуть шире обычной и овальной в сечении, а не круглой. Место, где ножны-рукояти смыкались, можно было разглядеть лишь при помощи лупы. Хитрый замок не позволил бы чужаку освободить клинки. В рукоятях спрятались эластичные петли из витого тонкого шнура, позволявшие в случае необходимости носить ширасайя скрыто — например, подмышкой. Да, подумал Гурьев, доводя своё детище до последней готовности. С таким произведением не стыдно и в Париж заявиться.
— Как ты назовёшь его? — Накадзима с поклоном вернул ему меч.
— Близнецы, — повинуясь какому-то странному наитию, медленно проговорил Гурьев.
— Близнецы, — повинуясь какому-то странному наитию, медленно проговорил Гурьев. — Близнецы, верные спутники воина в Пути.
Потом они — Гурьев и Близнецы — притирались друг к другу. Это тоже заняло немало времени. В руках Гурьева мечи были не просто клинками, и даже не просто отличными клинками. И не только мечем самурая, который, как известно, есть душа воина. Близнецы ещё не пробовали человеческой крови — в том, что попробуют, сомнений, к сожалению, у Гурьева не было — но всё остальное… Неплохо у меня получилось, со странной смесью иронии и восхищения думал Гурьев, разглядывая сделанные Близнецами ровные срезы стекла или пучка железных прутьев. Это не заточка, заточка тут ни при чём. Сила ведёт мечем, и Сила наносит удар, от которого нет спасения. Главное — не мешать. Следовать за мечем — мечами, и они сами, лишь слегка направляемые мышцами, сделают всё правильно.
Пора было двигаться в Путь. В конце концов, жить — значит двигаться. А ведь я, подумал Гурьев, ещё ничего так по-настоящему и не решил.
Гурьев не спешил покидать замок. Не торопясь, он готовился к отъезду, запасался тем, что ни за что и нигде не купишь и за очень большие деньги — золотые и серебряные акупунктурные иглы, например. И массу всего разного прочего.
Его провожала вся деревня. Гурьев за годы своего ученичества завоевал немало симпатий — в том числе искусством лечебного массажа и умением ставить иглы. Все давно забыли, что он белый и варвар. К нему приходили даже из других селений округи, — пошёл слух, что у него «лёгкая рука». Накадзиме пришлось даже отваживать особо настырных, иначе Гурьеву не дали бы заниматься. До свидания, Хоккайдо, подумал Гурьев. Мне захочется сюда непременно вернуться.
Он уже собирался вскочить в седло, когда Накадзима вдруг поманил его к себе. Гурьев подошёл.
— Да, сэнсэй.
— Возьми это, — Накадзима протянул ему кисет. Гурьев, принимая мешочек, ощутил внутри острые грани кристаллов.
— Правильно, — кивнул Накадзима в ответ на его невысказанный вопрос. — В том мире, куда ты уходишь, полно несчастных, с радостью отдающих за горстку сверкающих камешков не только собственную душу, но и души других людей. Используй это правильно.