— Он в полном порядке, мэм.
— А вы?!
— Ох, пустое, — махнул рукой Гурьев, изобразил беспечную улыбочку и сделал вид, что собирается испариться.
В это время на сцене объявился хозяин пса:
— Бандит! Подонок! Покалечил животное! Полиция! — завопил толстяк, трясущимися руками надевая жалобно поскуливающей собаке ошейник и торопливо пристёгивая поводок.
— Полегче, приятель, — примирительно разводя руками, улыбнулся Гурьев.
— Ваш пёс чуть не сожрал моего малыша! — возмутилась миссис Рассел. — Как вам не стыдно!
— Нечего зевать по сторонам, здесь не песочница! — заорал собаковод.
На шум стали оборачиваться посетители парка. На аллее появился и полицейский. Разумеется, коп немедленно принял сторону миссис Рассел, что могло означать для толстяка исключительно неприятности. Тот сдулся и счёл за благо ретироваться подальше, а полицейский, вознаграждённый за усердие и беспристрастность горячими словами искренней благодарности за поддержку, вернулся к месту несения службы. Гурьев не сомневался, что материальное поощрение тоже не замедлит воспоследовать.
Гурьев с удовольствием рассматривал молодую женщину, стоявшую перед ним, всё ещё разгорячённую неожиданным приключением. Миссис Рассел была просто диво как хороша: сияющие оливково-зелёные глаза, густые и длинные волосы цвета старой меди, вознесённые и уложенные в замысловатую причёску, увенчанную наверняка модной шляпкой, высокая, в пальто из плотного твида, подчёркивающее несомненные достоинства стройной фигуры. Если бы не здесь и не сейчас, подумал Гурьев, да ещё и не будь она замужем… Интересно, знает она что-нибудь? Он галантно приподнял шляпу и кивнул:
— Всё хорошо, Эйприл.
— Мы знакомы?!
— Теперь — знакомы. Я Джейк.
— У вас странные представления об этикете.
— Ах, оставьте, — улыбнулся Гурьев. — Вы пытаетесь возвести стену без кирпича и цемента. Ничего не выйдет. И потом, мне жутко нравится ваше имя. Есть в нём что-то непередаваемо светлое. А странные, на взгляд обывателей, представления у меня имеются отнюдь не только об этикете.
А странные, на взгляд обывателей, представления у меня имеются отнюдь не только об этикете.
Миссис Рассел нахмурилась, но было заметно, что сохранять суровую и неприступную мину стоит ей немалого труда.
— Это что же… вы всё это подстроили?!
— Ну, что вы. Я просто поймал свой шанс. Иногда случайная мизансцена бывает куда интереснее срежиссированной. Собачку вот, в самом деле, жалко.
— Вы опасный тип.
— Невероятно опасный, — с готовностью подтвердил Гурьев. — Но, тем не менее, вы поддерживаете беседу, а не бежите от меня сломя голову. Вам ведь интересно, не правда ли?
— Интересно. Никак не могу определить, кто вы. Но если вы пытаетесь таким экстравагантным способом приударить за мной, вынуждена вас разочаровать. Вам наверняка известно, что я замужем и…
Гурьев подождал, пока пауза повиснет, как следует, и только после этого улыбнулся:
— Конечно, я знаю, что вы замужем. Вы, вероятно, хотели сказать, что любите своего мужа, но решили, что это прозвучит выспренно. Напрасно, — Гурьев покачал головой. — Насчёт любви. Иногда ни к чему не обязывающая интрига лишь позволяет убедиться, что это на самом деле так. Или не так. Вообще, в более широком смысле: иногда нужно оказаться на грани потери чего-либо, чтобы понять, как это на самом деле тебе дорого и необходимо.
— Я тоже читала «Любовника леди Чаттерли», мистер… Джейк.
— В таком случае, вам не стоит меня опасаться. Наоборот. Мне просто любопытно, как можно любить человека, который ничем, кроме денег, не интересуется.
— Мой муж интересуется отнюдь не только деньгами. Он человек чрезвычайно талантливый и разносторонний. А вы? Вы разве не интересуетесь деньгами?
— Нет. Они всегда мне доставались довольно легко.
— Вы… гангстер?!
— О, нет, — рассмеялся Гурьев. — А что, разве гангстерам деньги достаются легко? По-моему, это заблуждение. Я не гангстер. Своё личное пространство я расширяю несколько иным способом.
— Личное пространство? О чём это вы?!
— У меня есть одна теория. Скорее даже не теория, просто мысль. Я её проверяю время от времени. Когда-нибудь, возможно, это оформится в стройную и непротиворечивую гипотезу. А пока — не торопитесь покидать состояние покоя и равновесия, Эйприл. Любое физическое тело стремится к равновесию. Глупо этому мешать. Не стоит умножать суету, её и так вокруг предостаточно.
— Я вас не понимаю.
— Я говорю о возможных обстоятельствах. Знаете, Эйприл, обстоятельства — это иногда как расселина в скалах: сдвинуть глыбы ни в какую сторону никакими силами невозможно, но зато — возможно проскользнуть между ними. Так и обстоятельства нашей жизни. Лучшее, что можно сделать, не умножая хаоса, — это беспечно скользить между обстоятельств. Мимо, в некотором роде. И тогда, в тот момент, когда безжизненные каменные жернова обстоятельств захлопнутся, между ними не будет вас.
— Кто вы?! — сердито и растерянно спросила миссис Рассел. Мальчики, держась за её руки, тоже смотрели на Гурьева во все глаза: высоченный, ловкий, как огромная кошка, незнакомец, в мгновение ока расправившийся со страшной собачищей, словно с мухой, был, без сомнения, Суперменом. Тем самым. Только почему-то без облегающего костюма с буквой «S» на груди и без яркого плаща, развевающегося за спиной.
А так — просто вылитый.
— Я люблю играть с обстоятельствами, Эйприл. Поверьте, это очень увлекательно. Один из величайших еврейских мудрецов, рабби Нахман из Браслава, любил повторять: жизнь — это всего лишь узкий мост. Поэтому главное — не бояться. Когда вы избавитесь от страха, игра с обстоятельствами станет доставлять вам истинное наслаждение. Вы поймёте: всё — абсолютно всё — можно изменить. Я бы даже сказал несколько иначе, — Гурьев вдруг присел на корточки и заглянул прямо в глаза старшему мальчугану: — Не бойтесь. Когда вам страшно, смейтесь. То, над чем можно смеяться, больше не способно по-настоящему напугать.