— Но он никогда не отказывает вам.
— Нет, — лукавить Гурьев не стал. — А ещё — я могу через него общаться с теми, кого Рранкар числит моими друзьями. Люди слышат меня через него, как «голос в голове». Я это проверял, но вот механизм этого процесса остаётся для меня совершеннейшей загадкой.
Я это проверял, но вот механизм этого процесса остаётся для меня совершеннейшей загадкой. Хотите попробовать?
— Нет, нет, только не теперь. Какое счастье, что всего этого не видит и не слышит Тэдди… Джейк, поклянитесь мне, что ничего не станете ему рассказывать!
— Он рассудительный мальчик. Даже если не я, а вы ему расскажете, он не поверит.
— Поверит, Джейк, — вздохнула Рэйчел. — Я знаю. Ещё как поверит… Что это было? Гипноз? Ну, хоть как-то же вы это объясняете, хотя бы самому себе?!?
— Нет, — Гурьев едва заметно улыбнулся. — Я называю это резонансом. Хотя научного объяснения, как вы догадываетесь, не существует.
— Ни минуты в этом не сомневалась.
Он мог бы заставить меня сделать всё, что ему требуется, без всякого страха подумала Рэйчел. Мог бы — но не стал. И никогда не станет. Потому что… Боже. Я схожу с ума!
Снова прозвенел дверной колокольчик.
— А это кто?
— Осоргин. Сейчас будет второе действие. Держитесь.
Кавторанг вошёл в студию, поздоровался с Рэйчел, почти безупречно притворившись, что ничуть не удивлён её присутствием. И увидел орла. Инстинктивно попятившись, кавторанг перекрестился и вытаращился на Гурьева. Потом перевёл потерянный взгляд на Рэйчел. Она первая сжалилась над моряком, сказала по-русски:
— Не волнуйтесь, Вадим Викентьевич. Это наш домашний попугайчик.
Гурьев едва не подпрыгнул от того, как легко и непринуждённо вырвалось у Рэйчел это — «наш». Конечно, наш, дорогая. Всё будет именно так, как ты говоришь.
Упреждая реакцию Осоргина на это смелое заявление, он протянул моряку банкноту:
— Вадим Викентьевич, голубчик. Тут недалеко мясная лавка. Четыре фунта баранины, пожалуйста.
Рранкар, поняв, что сейчас принесут еду, оживился и поднял голову. Осоргин, постояв секунду, будто раздумывая и, кивнув, очень быстро вышел. Можно было даже принять это за бегство.
Когда за Осоргиным тихо затворилась дверь, Рэйчел вдруг звонко рассмеялась. И Гурьев, и Рранкар, как по команде, повернулись к ней.
— Рассказывайте, — скомандовала Рэйчел. — Ну же?!
Хоккайдо. Апрель 1930 г
Когда он подошёл к воротам дзёкаку, [33] носившего название «Начало Пути», была опять весна. Он постучался, и, посмотрев на него, слуга — или не слуга? — кивнул Гурьеву, словно старому знакомому, и впустил его внутрь.
Подойдя к крыльцу, Гурьев остановился. Несколько секунд спустя на ступеньки вышел старик с гладко выбритым лицом и традиционной причёской самурая, облачённый в простое тёмное кимоно. Гурьев поклонился, назвался и протянул хозяину медальон Мишимы. Тот взял его, мельком взглянул, словно бы и не нуждался ни в каких верительных грамотах, и вернул медальон Гурьеву:
— Где ты был так долго? — проворчал Накадзима. — Ясито-сан видел тебя в Маньчжоу ещё прошлой весной.
Это ворчание тоже было проверкой. Сэнсэй не разговаривает с чужаком. Даже если этот чужак какое-то время отирался вокруг его любимого ученика.
— Простите, Хироёси-сама, — Гурьев поклонился, постаравшись сохранить как можно более бесстрастное выражение на лице. — Я не мог прийти раньше. А, главное, я вовсе не был уверен, что это так уж необходимо.
— Ох, уж эти женщины, — Накадзима покачал головой.
— Тебе придётся научиться любить, не привязываясь так сильно.
— А такое возможно? — Гурьев усмехнулся.
— Ты очень много двигаешь физиономией, — проговорил Накадзима так, чтобы Гурьев вполне ощутил его явное недовольство. — На ней можно прочесть всё, что ты испытал и что чувствуешь. Как у обезьяны. Ты что, обезьяна? Впрочем, это беда всех белых. У вас мышцы расположены иначе, чем у нас. Никогда вам не научиться владеть собой так, как мы. Но учиться всё равно необходимо. Что с твоими руками?
— Японцы — поразительно задиристые люди, Хироёси-сама.
— Так вот что тебя так задержало, — Накадзима повернул голову куда-то в сторону: — Приготовьте для него фуро. [34] — И снова посмотрел на Гурьева: — Познакомь меня с мечом, что пришёл с тобой.
Гурьев протянул ему свой меч — ножнами вперёд. Накадзима взял оружие, обнажил клинок сначала на четверть, как полагалось по ритуалу, затем, произнеся положенные извинения и поклонившись Гурьеву, полностью достал меч из ножен. Долго, долго рассматривал узор на стали. Гурьев старался, как мог, ничем не выдать своего торжества.
— Великий мастер железа учил тебя, — задумчиво проговорил Накадзима. — Такой мастер мог бы стать богатым, очень богатым в Нихон. Он знал, кто ты?
— Нет. Это понимание находится вне круга его обычных понятий, и потому вряд ли доступно ему в полной мере. Я не хотел умножать его тревог.
— Правильно, — кивнул Накадзима. — Ты не так уж и безнадёжен, судя по всему. Завтра посмотришь на кузницу. Скажешь, если тебе нужны будут какие-то инструменты. Надеюсь, ты ничего не забыл?
— Я никогда ничего не забываю, — Гурьев наклонил голову к левому плечу.
— Мальчишка, — вздохнул Накадзима. — Если бы ты не был варваром, я выгнал бы тебя прочь. Но ты варвар и тебя учил Нисиро. Иди в дом, тебе покажут, где ты будешь жить. Меч останется пока у меня. Я должен ещё расспросить его о многом. С тобой мы поговорим позже. Иди.