Она и не думала, что он засмеётся. Он и не засмеялся. Но, когда он заговорил, Рэйчел показалось, что от его нежности она умрёт прямо здесь и сейчас:
— Это немного лучше, Рэйчел. Хотя всё равно — очень плохо. Попробуй ещё раз.
— Нет, — отрезала Рэйчел. Ей было сейчас не до игр. Вот совершенно. И, поймав себя на том, что иногда говорит его словами и думает совершенно так же, как он, жалобно произнесла: — У меня было гораздо больше мужчин, Джейк, чем у тебя — женщин. Ты уверен, что не захочешь когда-нибудь хотя бы сравнять счёт?
— У тебя никогда не было никаких мужчин, Рэйчел, — улыбнулся Гурьев. Насмешка, звучавшая в его голосе, исходи она от кого-то другого, безусловно, привела бы Рэйчел в неописуемую ярость. Но… Скверный мальчишка, да ведь он дразнит меня, поняла Рэйчел в тот же миг, когда собралась рассердиться. Дразнит нарочно, чтобы… — Ни один мужчина на свете не способен выносить это нытьё больше минуты подряд, Рэйчел. Поэтому ты будешь притворяться искушённой и опытной женщиной перед кем-нибудь другим, договорились?
— И ты согласишься с этим мириться?!
— Ну, нет, — теперь он улыбнулся.
— Этого ты от меня не дождёшься.
— Я тебя заколдую, Джейк. Я сделаю так, что ни с кем, никогда и нигде ты не будешь чувствовать того, что чувствуешь со мной. Заруби это себе на носу. И если вздумаешь проверять, будет только хуже.
— А ты знаешь, что мужчины очень любопытны? А некоторые при этом ещё и совершенно бескорыстно любят и других женщин.
— Нет никаких «других женщин», Джейк, — передразнивая его, прищурилась Рэйчел. — Для тебя — нет. Нет — и никогда не будет. Можешь сколько угодно пробовать и пытаться. Хоть тысячу раз. Или сто тысяч. А когда ты закончишь, вспомни, что я могу захотеть узнать о результатах.
— А я могу захотеть рассказать тебе о них, — теперь в тоне Гурьева слышалось нечто, похожее на угрозу. И со странным удовольствием Рэйчел поняла, что сумела его разозлить. — Уверена, что сможешь выслушать, не ревнуя?
— А ты что — ревнуешь меня к воде, когда я принимаю ванну?!
— Да, — немного подумав, кивнул Гурьев. — Ревную, и ещё как. Боюсь, тебе этого никогда не понять.
— Даже не думай рассчитывать на это.
— Здравствуй, моя Рэйчел, — улыбнулся Гурьев так, что Рэйчел поняла: ни переиграть, ни переупрямить этого мужчину ей в жизни никогда не удастся. И осознание этого факта заставило её тоже улыбнуться. — Здравствуй, любимая моя девочка. Ты даже не можешь себе представить, как я рад, что ты, наконец, вернулась.
— Да, я вернулась, — утвердительно кивнула Рэйчел. — Я вернулась, и не надейся, что у тебя получится от меня избавиться.
— А кто сказал, что я собирался? — пробормотал Гурьев, властно, по-хозяйски обнимая Рэйчел и завладевая её губами.
Она права, успел подумать Гурьев перед тем, как окончательно утратить ощущение реальности от того, что Рэйчел творила с ним. Она в самом деле заколдовала меня, и мне это нравится…
Кажется, она заснула прямо у Гурьева на плече.
* * *
Солнце просеяло свои лучи сквозь тяжёлые шторы. Гурьев поднялся, бросил взгляд на часы. Осторожно укрыв Рэйчел, разметавшуюся во сне, приоткрывшую губы, чуть-чуть словно припухшие, улыбнулся. Печально, — сейчас ему не нужно было делать лицо. Достал из вазы на цветочном столике у окна розу с крупными алыми лепестками, плотными, бархатистыми на ощупь, положил на подушку, ещё хранившую отпечаток его головы. Оделся. Неслышно, как он умел, ступая, вышел, притворив за собой дверь. Быстро ополоснувшись в ванной, спустился, ни разу не скрипнув ступенькой, по лестнице, и вошёл в столовую.
Глазам его предстала идиллическая картина: накрытый для завтрака стол и сияющий камердинер, возглавляющий всё это великолепие, — с подносом в руках, на котором лежали газеты.
— Прошу вас, сэр.
— Спасибо, Джарвис, — вздохнул Гурьев. Он уже давно оставил надежду убедить камердинера обращаться к себе по имени. Хорошо, что милордом при домашних не величает. — Где сэр Эндрю?
— Милорд уже завтракал, сэр. Он занимается в саду. Прикажете позвать?
— Попрошу, Джарвис, — Гурьев улыбнулся. И, оглядев стол, приподнял брови: — С каких это пор мы завтракаем так плотно?
— Простите, сэр. Просто вам и миледи нужно хорошенько подкрепиться, сэр.
— Противный, пошлый старик, — Гурьев вздохнул опять.
Просто вам и миледи нужно хорошенько подкрепиться, сэр.
— Противный, пошлый старик, — Гурьев вздохнул опять.
— Конечно, сэр. Разумеется. Газеты, сэр.
— Миледи ещё спит, Джарвис, — улыбнулся Гурьев.
— Миледи посмотрит их после вас, сэр. Не думаю, что их содержимое слишком её заинтересует, по крайней мере, сегодня.
— Вы и рады, испорченный старикашка, — проворчал Гурьев.
— Я счастлив, сэр.
— Ну, так уж прямо и счастлив… — Гурьев взял с подноса «Financial Times» и удивился: — Почему бумага такая тёплая, Джарвис?
— Простите, сэр, — испугался камердинер. — Мне показалось, что… Я никак не могу привыкнуть к этому ужасному электрическому утюгу, сэр.
Гурьев удивлённо воззрился на старика:
— Утюг?! При чём здесь утюг?!
— Я всегда проглаживаю газеты перед тем, как подать их, — поджал губы Джарвис. — Типографская краска необычайно ядовита, сэр, и может отравить миледи или вас, упаси Господь. Проглаживание газет горячим утюгом устраняет эту опасность.