— Сейчас или вообще? Сейчас — поеду домой, пожелаю моей девочке спокойной ночи и попробую немного поспать сам. Во сне мне лучше думается.
— А вообще? Я же понимаю, что роль принца-консорта вам вовсе не внушает оптимизма.
— Вообще? Вообще я займусь тем, что там написано в этой вашей дурацкой газете. Поскольку сопротивляться, похоже, не получится, придётся возглавить. Будем, так сказать, восстанавливать Царство по чину Мельхиседека, наследство Приамова Дома, Государей Троянских, корень Кесаря Августа, кровь Давида, Царепророка-Псалмопевца. Как по-писаному. Только вот девочку мою, Рэйчел, я вам не позволю во всё это впутывать. Даже и не думайте и не надейтесь. В конце концов, есть ещё и мальчик.
— Там ведь сказано — Дети, Яков Кириллович, — осторожно заметил генерал, стараясь не встречаться с Гурьевым взглядом.
— А мне наплевать, — рявкнул Гурьев так, что на столе подпрыгнула посуда. — Пророчества иногда не сбываются, или сбываются не целиком, — это вам, как человеку верующему, надеюсь, известно?!
— Известно, Яков Кириллович. Вы не кричите, Бога ради, тут стены — как бумага, ей-богу. Есть ещё и обратимые пророчества, но это, вы уж простите мою настырность и осведомлённость, к таковым не относится. Прямое — прямее не бывает.
— Извините, — понизил голос Гурьев. — Извините. Но это пророчество — обо мне, и я сам буду решать, до какой степени я позволю ему сбыться.
— Не только о вас, — снова тяжко вздохнул Матюшин. — Господи Боже, Яков Кириллович, да неужели же вы не понимаете, как я вам сочувствую?! Я даже не представлял себе, что вы так спокойно это перенесёте…
— Кто такой этот старец?
— Не хотите съездить к нему?
— Сначала к понтифику.
— Что?!?
— А Вы-то как, Николай Саулович? Не спасуете?
— Надеюсь, что нет, — сердито проговорил генерал.
— Ну, и славно, — Гурьев улыбнулся уже совсем обычной улыбкой. — Так что за старец?
— Вы об Афоне вообще что-нибудь слышали?
— Слышал, но очень мало интересовался. И много там таких пророков обретается?
— Нет. Совсем немного. Собственно, старцы, монахи, — вовсе никакие не пророки. Просто вот это… Не очень понятно, что это вообще такое было. Я попробовал навести справки — пока ничего. Хотя я надежды не теряю всё-таки некоторые подробности разузнать. А зачем вам к понтифику?
— Да так, есть у меня к нему пара интимных вопросов. Знаете что, Николай Саулович? — Гурьев посмотрел на Осоргина, свесившего набок голову, и поджал губы. — Давайте переночуем как-то со всем этим, а завтра — будет день, будет и пища.
— Давайте, я вас провожу, — кивнул Матюшин.
* * *
Всю дорогу он гнал «ягуар» так, словно хотел взлететь. Оставив машину у крыльца, Гурьев стремительно вошёл в дом и направился в кабинет, бросив на ходу выскочившему навстречу Джарвису:
— Ванну, горячую. Немедленно.
— Да, сэр. Сию минуту, сэр.
Как же я распустился, в бешенстве и смятении подумал Гурьев. Джарвис-то тут при чём?! Нет, нет. Так нельзя. Ни в коем случае нельзя.
— Ванна готова, сэр.
— Спасибо, старина.
— Всегда рад служить вам, сэр.
Скинув одежду, Гурьев погрузился в горячую, исходящую паром, воду.
Надо обязательно построить правильную, настоящую сауну, решил он. Где только найти ст о ящего печника, который… Проклятье. О чём я думаю?!
Он услышал лёгкие шаги, замершие у самого края огромной ванны. Рэйчел опустилась на толстый ковёр, сложив руки на бортик и утвердив на них подбородок:
— Что-нибудь случилось?
Гурьев молча отрицательно покачал головой.
— Я уже знаю, когда ты врёшь, — грустно сказала Рэйчел. — Не понимаю, как, но знаю. Тебе рассказали обо мне очередную гнусность, и ты расстроился. Не поверил, но расстроился. Да?
Гурьев открыл глаза и посмотрел на неё. Рэйчел отстранилась и встала:
— Если не хочешь говорить сейчас, я могу подождать…
Как всегда, она ничего не успела сделать. Бесшумно, не уронив ни единой капли, Гурьев выбросил руку, и мгновение спустя её шёлковый халат лежал на полу, а Рэйчел осталась в одном полупрозрачном пеньюаре.
— Ненавижу всякие пуританские тряпки, — прошипел Гурьев и одним движением, буквально разорвав в клочки, содрал с Рэйчел этот шедевр белошвейного искусства, ничего общего с пуританизмом не имевший — скорее, наоборот. — Залезай.
— Я…
— Залезай!!!
На какую-то долю секунды она испугалась, но, увидев в его глазах весёлое восхищение, смешанное с испепеляющим её желанием, победоносно улыбнулась и перебросила ногу через край ванны.
Он вошёл в нее так стремительно и так нежно, что Рэйчел вскрикнула. Совершенно не двигаясь сам и не давая двигаться ей, он вытворял такое, что первый, самый сильный и яркий, как молния, оргазм разнёс Рэйчел вдребезги меньше, чем через минуту. Она никогда в жизни не могла даже представить себе, что мужчина может… так управлять… своим лингамом. Что такое вообще возможно. Мыслимо. Вообразимо.
— Я обожаю твои глаза, Рэйчел. Нет ничего прекраснее, чем любить тебя, глядя в твои глаза. Не смей никогда закрывать глаза, когда я люблю тебя.
— Да.
— Я люблю тебя. Рэйчел. Слышишь?! Я люблю тебя.
— Это очень хорошо, Джейк, — прошептала Рэйчел, обнимая его, прижимаясь грудью к его лицу. — Это очень, очень хорошо, Джейк, мальчик мой, потому что я тоже безумно тебя люблю…