Целовалась Рэйчел совершенно умопомрачительно. Гурьев просто терял рассудок, когда она начинала его целовать, когда её губы охватывали его губы, её мягкий язык прижимался к его языку, нёбу, дёснам. Что ты творишь со мной, моя девочка, думал Гурьев. Это же просто немыслимо!
— Ты уверен, что мне всё ещё нужен покой?
— Увы, Рэйчел. Уверен. Потерпи, ангел мой. Совсем немного осталось.
— Я чудесно себя чувствую.
— Я стараюсь. Но мы подождём ещё неделю, потом сделаем контрольную рентгеноскопию. А потом посмотрим.
— Ты, наверное, из железа, Джейк.
— Я тренированный.
— Я люблю твои руки, Джейк, — Рэйчел поцеловала его ладонь и, почувствовав, как он вздрогнул, улыбнулась.
— Рэйчел…
— Ты знаешь, какой ты красивый, Джейк? Просто немыслимо. Мужчина не должен быть таким. Это несправедливо. Мужчины и так руководят всем на свете, им и так принадлежит весь мир. Красота — единственное оружие женщины. А ты даже это оружие отобрал. Тебе не стыдно, Джейк?
— Стыдно, мой ангел. Но тебе не нужно никакое оружие. Ведь тебе не нужно бороться со мной. И никогда не было нужно. С самой первой секунды.
— Неужели?
— Да, Рэйчел.
— А у меня так никогда не бывает. А с тобой — случилось. Я просто ужасно удивилась тогда. Это было такое огромное, безмерное удивление, Джейк. Чужой, совершенно незнакомый мужчина — и вдруг… Я вдруг почувствовала: я больше не одна. Это было так странно, Джейк. Немыслимо. А потом… Потом это выросло — ещё, ещё больше. Выросло так, что больше никому и ничему не осталось места. Как это так, Джейк?
— Расскажи мне о маме. Ведь ты обещала.
— А ты мне расскажешь?
— Расскажу. Но ты первая.
Но ты первая.
— Ну, хорошо… Они познакомились с отцом на выставке в Париже, в девятисотом. Отец привёз туда свой автомобиль, который он сам изобрёл и построил…
— Автомобиль?!
— Да, — горделиво выпрямила шею Рэйчел, — папа был изобретателем. И у нас была автомобильная мастерская. Ему это ужасно нравилось. Правда, продавалось это… никак не продавалось. Зато на выставке он даже какую-то медаль за него получил. А мама… Кажется, она просто приехала посмотреть выставку. Потом… Они долго писали друг другу, отец два раза ездил в Россию, её не хотели выпускать. И на брак этот никак не желали соглашаться…
— Почему?
Рэйчел умолкла, нахмурилась… Он ждал.
— Они… Вся эта история…
— Какая история?
Расскажи, расскажи мне эту историю, Рэйчел. Ты же знаешь, я обожаю истории, подумал он. Ну?!
— Отец… Роуэрики совсем небогатый род, куда уж там до Багряниновых.
— Ого, — Гурьев усмехнулся. — Князья Багряниновы. Как интересно.
— Ах, Джейк… Это такая всё чушь, на самом-то деле.
— Ну, не знаю, — Гурьев чуть отстранился, посмотрел на Рэйчел. — Не уверен, будто это такая уж чушь. Во всяком случае, из-за этой чуши в России погибли миллионы, и миллион человек вынудили бежать. Ты знаешь, что такое миллион, Рэйчел?
— Знаю, — она улыбнулась.
— Боюсь, что нет, — Гурьев нахмурился. — В одном вагоне помещается сорок человек. Это двадцать пять тысяч вагонов, Рэйчел. Тысяча двести поездов. Если три поезда из России приходили бы каждый день на Юстонский вокзал, потребовался бы целый год, чтобы вывезти такую массу людей. Представь себе только — каждый день, месяц за месяцем, тысячи людей — растерянные, испуганные, глаза которых переполнены ужасом того, что довелось им увидеть в пути. Не думаю, что кто-нибудь в полной мере может представить себе это. И это — лишь те, кому удалось вырваться. Вырваться чудом. А Багряниновы?
— Их… Насколько я знаю, они все погибли.
— Вот как.
— О, Боже мой, Джейк… Я ведь была совсем ребёнком. Я помню очень смутно эти разговоры. Мама с отцом, кажется, пытались разузнать и предпринять что-то. Но… Я не думаю, что у них получилось. Степень хаоса я пусть и очень приблизительно, но всё-таки могу себе вообразить.
— Прости, Рэйчел.
— Ах, что ты, — она улыбнулась, погладила Гурьева по волосам. Он даже не ожидал, что пусть и относящаяся к нему, но почти непроизвольная ласка так взволнует его. И этот жест, — так напомнил вдруг ему Пелагею… Как можно не любить женщину, которая так ласкает мужчину, подумал он. — Что ты, Джейк.
— Получается, что вы с Тэдди — последние из Багряниновых? По женской линии.
И не только из Багряниновых, подумал он. И хотел бы я знать, причём здесь я. Какова моя роль во всей этой истории. Или я уже выполнил её, и пора убираться ко всем чертям?! Ну, нет. Шалишь. Это не про меня. Вот совершенно.
— Да, — кивнула Рэйчел. — Да, именно. Они обвенчались тайком, а потом уехали сюда, в Англию. Это долго продолжалось, так долго — целых четыре года. По-моему, маме её родня так и не простила этого замужества.
По-моему, маме её родня так и не простила этого замужества. А отец… Он так её любил. Когда мамы не стало, он просто не захотел жить. Это было так страшно, Джейк… Я металась между ним и Тэдди, Тэдди такой был маленький, это… Я до сих пор больше чувствую себя его матерью, чем сестрой. Правда. Потом я вышла замуж. Это было очень глупо, на самом деле. Я видела Лайонела всего несколько раз до свадьбы. Ну, он представлялся всем замечательной партией, и… Ах, будь оно всё проклято, Джейк. Нет, он был очень мил. И он был очень, очень интересным человеком… Он даже был, кажется, в меня влюблён. А я… Если бы мама была жива, наверняка она отговорила бы меня. Или уговорила подождать, подумать. Мама была такая умница. Она столько всего знала, и столько читала мне вслух, и рассказывала столько… Она очень много занималась со мной.
— Ты замечательно говоришь по-русски, Рэйчел.