— Простите, сэр… вы… вы медик?
Гурьев не удостоил его ответом, продолжая рассматривать изображение. Увидев всё, что хотел, повернулся к врачу и воткнул в него такой взгляд, от которого доктор Хадсон едва не упал:
— Это, — он досадливо поморщился, громко — словно выстрелил — щёлкнул пальцами, вспоминая нужное слово… Вспомнил, кивнул: — Грыжа в верхнем грудном отделе. Сложное боковое смещение. Ещё вопросы?!
— Э-э-э…
— Она в сознании?
— Э-э…
— Хватит блеять, доктор, — Гурьев опять улыбнулся. — Реакции в конечностях?
Я не знаю, кто это, в ужасе подумал врач. Я только знаю, что ни этого человека, ни, тем более, эту улыбку, я не хочу видеть больше никогда в своей жизни, потому что одного раза мне достаточно… Он шумно сглотнул слюну и хрипло сказал:
— Нет. Она без сознания. Графиня непременно придёт в себя через некоторое время, но… Она парализована от груди и…
Тэдди вскрикнул. Гурьев сжал его ладонь и — опять улыбнулся:
— Идём, Тэдди.
— Послушайте…
— Доктор Хадсон, — улыбка Гурьева сделалась такой, что кишечник врача громко и отчётливо взбунтовался против своего хозяина.
Врач отскочил в сторону, а Гурьев, буквально таща за собой мальчика, влетел в коридор.
Они вошли в палату — вдвоём. Рэйчел лежала на спине. Голова её была чуть запрокинута, а глаза сквозь едва приоткрытые веки невидяще глядели в потолок. Мальчик рванулся было к сестре, но Гурьев силой удержал его. И позвал тихо:
— Рэйчел. Ты слышишь меня? Опусти веки два раза, если слышишь.
Ничего не произошло — лицо Рэйчел оставалось неподвижным. Тэдди уткнулся головой в живот Гурьеву и затрясся в беззвучном плаче.
— Тэдди, — сказал Гурьев. — Тэдди.
Мальчик замер.
— Тэдди, — ещё раз повторил Гурьев. — Ты ведь доверяешь мне, правда?
Мальчик кивнул несколько раз, не в силах произнести ни слова.
— Ну, вот. Тогда я справлюсь. Подожди меня в коридоре, ладно? Что бы ни случилось — ничего не бойся. Слышишь?
Мальчик снова кивнул и, с трудом отцепившись от Гурьева, шагнул к двери. Закрыв её за мальчиком, он повернулся к Рэйчел.
Сорвав с себя галстук и расстегнув рубашку, Гурьев снял со своей шеи амулет Пелагеи и склонился над Рэйчел.
Если бы его спросили сейчас, что и зачем он делает, Гурьев вряд ли сумел бы дать вразумительный ответ. Он просто совершенно точно знал, что следует делать. Почему — не знал. Камень опять был горячим, почти обжигая его ладонь. Господи, что же это такое?!
Откинув одеяло, он положил амулет на грудь Рэйчел в области солнечного сплетения и накрыл камень ладонью. Полюшка, взмолился он. Господи. Она должна остаться здесь, со мной. Обязана. Никто не смеет отнять её у меня. Рэйчел. Девочка моя, проснись. Пожалуйста.
Гурьев открыл глаза — и встретился взглядом с Рэйчел. Жива, подумал он. Жива. Всё остальное — неважно.
— Рэйчел, — Гурьев выпрямился. — Рэйчел. Ты слышишь меня?
— Это конец, — тихо проговорила Рэйчел, снова устремляя взгляд в потолок. — Всё кончено, Джейк. Я ничего не чувствую. Совсем ничего.
Смерть есть, подумал Гурьев. Конечно, смерть есть. Я знаю. Я это знаю, моя девочка. Но сегодня — не её день.
— Слушай меня внимательно, Рэйчел, — он снова наклонился так, чтобы она видела его. — Слушай меня внимательно, девочка моя. У тебя есть один шанс из тысячи. Если ты разрешишь мне, я рискну.
— Что?!
— Я не стану тебе объяснять сейчас. Это неважно, и у нас нет ни одной лишней минуты. Если ты разрешишь мне рискнуть, и у нас получится, — через два месяца ты будешь скакать, как серна. Если нет, — ты умрёшь, Рэйчел. Сразу. Мгновенно.
— А ещё?
— Если мы не рискнём, ты умрёшь через год. Или раньше. Всё это время ты не сможешь двигаться. Даже пальцем на руке не сможешь пошевелить.
— Почему, Джейк?
— Что?
— Почему ты здесь?
— Потому что я люблю тебя, Рэйчел.
— Если получится… Я услышу это снова?
— Да. Услышишь, Рэйчел.
— Можешь теперь убить меня, Джейк, — Гурьев увидел, как дрогнули её губы в улыбке. — Я люблю тебя, Джейк.
Рэйчел показалось, что её бросили в колодец. Только этот колодец тянулся почему-то не вниз, а вверх. Там было очень темно. Наверное, не получилось, подумала она. И открыла глаза. Белый потолок. Солнце.
— Джейк… — она хотела закричать, но вместо крика вышел едва слышный шёпот.
— Я здесь, Рэйчел, — он тяжело дышал, и на лбу его вздулись толстые синие вены и выступили капельки пота. Она никогда не видела его таким. — Я здесь. Я с тобой.
— Я…
— Попробуй пошевелить пальцами на руке. Пожалуйста, Рэйчел.
Она подчинилась. И почувствовала сразу себя всю — и руки, и ноги, — всё тело. Всю себя. Себя! И чуть не закричала от радости. Это было такое острое счастье — снова чувствовать себя всю, что слёзы брызнули у неё из глаз.
— Ну, вот, — он вздохнул. — Получилось. Видишь, моя девочка, как у нас с тобой всё получается.
— Ты обещал.
— Обещал. Я люблю тебя, Рэйчел, — Гурьев опустился перед кроватью на колени и сказал по-русски: — Мне осточертел английский, Рэйчел. Я люблю тебя.
— Здесь и сейчас, Джейк. Да? Я это запомнила.
— Нет, Рэйчел.
— Нет, Рэйчел. Нет, моя девочка. Раз и навсегда. Прости меня, Рэйчел.
Она немного повернула голову и посмотрела на него. И вдруг — подняла руку. А он перехватил её в воздухе и прижался губами к ладони. Вот, подумал он. Наконец-то. Я так давно хотел сделать это.