— Э-э-э…
— Вот видите. Подождём — скоро должен вернуться Иосида, надеюсь, он, как ему и велено, привезёт первый, самый необходимый персонал для организации сносной охраны.
— Яков Кириллович… Есть ли в этом такая уж настоятельная необходимость?
— Без всякого сомнения, отче. Отчёт о сообщениях в газетах, касающихся происшествия с Рэйчел, который я получил от Кагомацу, не оставляет у меня никаких сомнений — это постановка.
— Вот так… И как это выяснилось?!
— Текстуальный анализ, расчёт времени — всё это выглядит так, что информация была выброшена газетчикам специально и в определённом ключе. И это довольно странно.
— Насколько странно?
— Настолько, что напоминает отчёт о выполнении поручения и справку о потраченных средствах. Я понимаю, что для вас, отче, как и для Вадима Викентьевича, всё это звучит несколько неожиданно.
— Для меня тоже, — заметила Рэйчел.
— Ну, это я готов потерпеть.
— Ни минуты не сомневалась!
— У вас, дамы и господа, весьма неглубокие представления о настоящей охране важных персон. А вот в Японии эта наука достигла высочайшего совершенства за последние полтысячелетия.
А вот в Японии эта наука достигла высочайшего совершенства за последние полтысячелетия. Я тоже знаю далеко не всё, именно поэтому Иосида был озадачен необходимостью подобрать высококвалифицированных специалистов.
— Вы думаете, чёрта можно остановить караулом?! — пробурчал кавторанг.
— Насколько я усвоил из прочитанного, любому чёрту необходим либо живой, либо материальный носитель, который доставит его как можно ближе к цели. Похоже, ножки у них самих коротенькие и слабенькие.
— Господи Иисусе, что ж вы такое там прочли, — покачал головой священник.
— Полное собрание глупостей, дикостей и суеверий, — скривился Гурьев. — Ничего серьёзного, к сожалению.
— Так всё-таки я был прав, — священник, кажется, неосознанно дотронулся до серебряного наперсного креста.
— В каком-то смысле — конечно, вы правы, отче. И я тоже прав, и тоже в каком-то смысле. Разумеется, не верю я ни в каких чертей, богов, ангелов и прочую дребедень.
— Отчего же? — спокойно спросил священник.
— Оттого, что я сам неплохо сыграл роль бога и продолжаю это делать, — усмехнулся Гурьев. — Наш дорогой Сигэру-сама, например, как и, надеюсь, император Хирохито, на полном серьёзе считают меня аватарой бога войны и покровителя кузнецов-мечников, Хатимана. И не только эти двое.
— Кем… считают?! — на Осоргина было жалко смотреть.
— Воплощением одного из синтоистских ложноб о жеств, — пояснил священник. Взгляд, которым он наградил при этом Гурьева, заставил того поёжиться. — Во-первых, это полнейшее безобразие, Яков Кириллович. Во-вторых, хотя я и понимаю, что вы сейчас озабочены исключительно тактическими соображениями, мой долг предупредить вас, что вы играете с огнём. Колдовство суть мерзость, и во благо не идёт никому, особенно — человеку, это самое колдовство употребляющему.
— Да Бог с вами, отче, какое там ещё колдовство, — Гурьев подавил смешок. — Никогда не пытался и не буду. Я просто кнопочки знаю — как, куда и с каким усилием нажимать.
— А это не колдовство разве?
— Это чистая психология, замешанная на махровом фрейдизме, отче. И ничего больше. Сплошной материализм и, так сказать, эмпириокритицизм.
— Наглотались-таки коммунистической отравы, успели, несмотря на молодость, — хмыкнул Осоргин. — Эх, Яков Кириллович… Знаю я, что в Бога не веруете, но отрицать-то — мыслимое ли дело?
— Да ничего я не отрицаю, — поморщился Гурьев. — Бог? Да сколько угодно. Можем сплясать от этой печки, если хотите. Всё равно в материализм упрёмся, чистый, незамутнённый и первозданный. Потому что Бог, даже если и сотворил всё сущее, сделал этот мир до ужаса материальным. И чудеса в нём настолько редки и недоказуемы, что ими — на фоне сугубо материального взаимодействия между всеми видами материи — можно смело пренебречь. В конце концов, наверняка это удобно — когда всё работает по определённым правилам, не нуждаясь в мелочном и ежесекундном контроле и вмешательстве. Честное слово, будь я Богом — я бы именно так и поступил. Это логично, рационально и так далее. Пускай материя вторична — но законы для неё существуют и действуют, что мы с вами прекрасно видим, осязаем и чувствуем. Я вас не утомил своими философствованиями?
— Ничего, ничего, мы вас слушаем, Яков Кириллович.
Даже интересно.
— Хоть и не ко времени… Ладно. Продолжу. Не могу допустить, что вы, отче, верите, например, в сонмы ангелов, поющих гимны Господу. Не может же он, премудрый и всеблагий, быть таким тщеславным… гм… Я, признаться, дифирамбы в свой адрес пресекаю в зародыше, какими бы справедливыми или заслуженными они не были. Мешает, знаете ли, сосредоточиться.
— Ваши антропоморфные аналогии весьма остроумны, однако вряд ли соответствуют истинному положению вещей, — улыбнулся священник. — Несомненно, все упомянутые вами описания духовного мира такое же, если не большее, очеловечивание и уподобление, однако…
— Погодите минутку, отче. Меня сейчас мало занимает толпа певчих с крылышками. Меня гораздо больше интересуют бунтовщики. Понимаете, о чём я?