— Да, Тэдди. Конечно, — он улыбнулся. — Я скажу тебе одну вещь. Пожалуйста, запомни её хорошенько. Тебе это поможет сейчас и, возможно, поможет потом.
— Какую?
— Когда женщина любит, она не пачкается. Даже если она любит недолго и не одного мужчину. Конечно, это здорово, когда одного. Но так бывает, к сожалению, далеко не всегда. Невозможно испачкаться в любви, Тэдди. Любовь — это свет. Это сияние, Тэдди. И женщина от любви становится только светлее и чище. Всегда. Понимаешь? В любви нет и не может быть ничего грязного. Никогда. Нет ничего плохого — или неприличного, или страшного, или, пуще того, отвратительного — в том, что мужчина и женщина любят друг друга. Когда они делают это без принуждения, по обоюдной склонности и согласию, это замечательно. И пусть не всегда получается так, что любовь соединяет мужчину и женщину раз и навсегда. В этом тоже нет ничего кошмарного. Скорее, наоборот. И в наших телах всё устроено так, чтобы человек — мужчина и женщина — получали удовольствие во всякое время, когда им хочется и удобно любить друг друга. Глупые и злые слова, которые говорят мерзкие попы для того, чтобы превратить любовь мужчины и женщины в грязное и постыдное занятие — самая страшная ложь, самый большой урон, наносимый этими подлыми, невежественными, а зачастую — ещё и душевнобольными людьми, другим людям. Любовь — это дело двоих и только двоих. Никто не имеет права мешать им и указывать, как, когда и где они могут любить друг друга. Даже если кто-то очень дорог тебе, и тебе кажется, будто ты лучше знаешь, что для него хорошо — всё равно нельзя, Тэдди. Ни в коем случае. Запомни, пожалуйста, очень твёрдо: в любви и в наших телах, созданных для любви и того, чтобы получать от неё огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие, нет ничего такого, что следовало бы делать непременно ночью, в полной темноте, не видя друг друга и быстро-быстро, не успевая понять, что и зачем происходит. Совсем скоро наступит время, когда тебе предстоит во всех деталях узнать, что и как происходит, — и почему. И я никому не позволю помешать тебе узнать это так же подробно и основательно, как знаю это я сам. Настоящий мужчина должен уметь быть терпеливым и заботливым по отношению к любой женщине. Особенно к той или тем, которых любит.
Настоящий мужчина должен уметь быть терпеливым и заботливым по отношению к любой женщине. Особенно к той или тем, которых любит. И должен уметь сделать так, чтобы любимая и любящая его женщина не испытывала ни стыда, ни страха, когда они любят друг друга. Только огромное, бесконечное удовольствие. Настоящий мужчина отличается от негодяя и тряпки ещё и этим. Пока — просто учти это. Просто запомни.
— Я тебя люблю, Джейк, — дрожащим голосом, по-прежнему сжимая кулаки, чтобы не разреветься, как девчонка, сказал Тэдди и вдруг, стремительно обняв Гурьева за шею, прижался к нему изо всех сил. — Рэйчел и тебя. Больше никого на свете.
— И я тебя люблю, малыш, — глухо проговорил Гурьев, погладив мальчишку по волосам. — Это ничего.
— Джейк, — Тэдди вдруг отстранился и заглянул Гурьеву в глаза. — А откуда у тебя деньги? Ты… Ты разбойник, да? Как Робин Гуд?
— Нет, — с облегчением улыбнулся Гурьев, решив, что минное поле они миновали. — Я не разбойник. Так получилось, что в этом нет нужды. Но, вероятно, я стал бы разбойником, если бы обстоятельства совпали иначе. Но не просто разбойником. А непременно таким, как Робин Гуд. Я не могу тебе сказать, откуда у меня деньги. Честное слово, я просто не могу.
— Я никому не выдам тебя, Джейк. Даже Рэйчел. Клянусь.
— Этого нельзя, Тэдди, — твёрдо сказал Гурьев. — Я никому не говорю. Ещё не пришло время. Это опасно.
— Я не боюсь.
— Я знаю. Но дело не в том, боишься ты или нет. Иногда от нас мало что зависит. Нет на свете человека, который устоял бы под пытками, Тэдди. Когда человека пытают по-настоящему, он рассказывает всё, что знает, а то, чего не знает, придумывает, — только ради того, чтобы пытки прекратились. Рассказы про героев, которые умерли, не выдав тайны врагу, — это глупые сказки для дурачков, сочинённые идиотами.
— И никогда не бывает иначе?!
— Ну, отчего же, — Гурьев усмехнулся. — Бывает. Бывает, что палачи — неумехи. Или пытки ненастоящие, или слишком сильные. А ещё — правда, такого в самом деле почти не бывает — можно научиться превращать причиняемую тебе боль в наслаждение. Тогда — чем пытка ужаснее, тем она слаще. Но это — то самое искусство, которое лучше бы никогда не довелось применить на практике.
— Но ты умеешь, — убеждённо проговорил мальчик.
— Иначе — откуда мне могло быть известно такое? — Гурьев устроился чуть поудобнее. — Сила ещё и в том, чтобы знать свои слабости и учиться обращать их себе на пользу. И не только себе. Мы всего лишь люди, дружище. Не боги. Отнюдь.
— Знаешь, Джейк… — мальчик вздохнул. — Со мной никто так не разговаривает. Все думают, что я маленький.
Это была чистая правда. И это было страшной, почти непоправимой ошибкой со стороны Рэйчел: мальчику с таким острым умом и наблюдательностью, как Тэдди, необходимо отвечать на вопросы. А главное, давать ему возможность их задавать. Любые. Что Гурьев и делал. Он торопился, потому что знал: времени, чтобы наверстать упущенное и заложить основы на будущее, у него не так много.