Иногда, впрочем, он менял тактику, хотя расчёт при этом оставался. С определённым психотипом можно — и нужно было — действовать в несколько ином ключе. Гурьев переставал подстраиваться под собеседника и отвлекать. Наоборот, сосредотачивал внимание на себе и своих словах, предельно, можно сказать, сосредотачивал. В этом случае в силу вступал иной механизм — внешние данные Гурьева в сочетании с абсолютной убеждённостью в своей правоте. Но убеждённость не фанатика, а уверенность и сила Хранителя. Из таких — сразу, без длительной подготовки — получались его главные сторонники. И таких он тоже научился уже видеть.
Перед тем, как закрыть «контору», Гурьев выдал Осоргину очередную порцию денежного довольствия и сказал:
— Соберите всех, кто ещё остался в Лондоне, и поезжайте в Мероув Парк.
Распорядитесь насчёт размещения и пропитания. Прислуга имеет соответствующие инструкции. Да, и, пожалуйста, ничему не удивляйтесь. Договорились?
— После разумного беркута и бесов в хороводе вряд ли меня можно удивить ещё чем-нибудь, — криво усмехнулся Осоргин.
— Ну, вот только не нужно этого нездорового мистицизма, Вадим Викентьевич. А поводов для удивления хватит, вы, главное, не поддавайтесь.
— Слушаюсь.
— Завтра в восемнадцать ноль-ноль — торжественный обед по случаю начала занятий.
— Открытие Кадетского корпуса, — кивнул моряк.
— Так точно, господин капитан. И через два месяца это будет самая маленькая и самая могучая армия в мире.
— Вы сумасшедший, Яков Кириллыч.
— Знаете, сколько людей уже сообщили мне об этом? — отчаянно улыбнулся Гурьев. — Вам не повезло очутиться даже в первой сотне.
— А вы?
— Мне ещё предстоит парочка мероприятий в городе, а потом я подъеду. Самостоятельно. Вы не утруждайтесь, ваша карьера личного шофёра давно и благополучно завершилась. Что-нибудь ещё? Говорите, говорите.
— Есть ещё один человек.
— Кто?
— Генерал Матюшин.
— Какой Матюшин?! — Гурьев даже не задумался скрыть удивление. — Матюшин?! Он… в Лондоне?! Постойте, Вадим Викентьевич. Ему полагается быть в Сербии, кажется?
— А вы откуда знаете?! — пришла очередь Осоргина задирать брови.
— Да уж знаю, — Гурьев нахмурился. — Вот как. Я не знал, что он здесь.
— Яков Кириллович, это, собственно… А, всё равно…
— Я вас внимательно, господин капитан, — прищурился Гурьев.
— Ну… Я, одним словом, рискнул, что называется. В свете возникающих перспектив, и так далее… Отбил телеграмму и выслал денег на дорогу.
— Вот уж кого я никак не рассчитывал заполучить, — Гурьев посмотрел на Осоргина и улыбнулся. — Ну, Вадим Викентьевич! Похоже, я в вас не ошибся.
— То есть… вы не возражаете?
— Я-то не возражаю, — Гурьев сел, сложил руки в замок и подпёр ими подбородок. — Как мне отношения с генералом и гением разведки строить прикажете? Боже ты мой. Матюшин, подумать только!
— Николай Саулович — человек выдающихся достоинств и выдающейся же скромности. Никаких эксцессов не будет. Слово офицера.
— Я и без вас знаю, что эксцессов не будет, — проворчал Гурьев. — Я ведь совсем о другом говорю. Ладно. Потом. Где он?
— Я…
— Сняли ему комнату в меблирашках. Вадим Викентьевич, а ведь это гафф.
— Яков Кириллыч, да побойтесь Бога. Я ведь головой рисковал, его сюда вызывая. Это с одной стороны… А с другой…
— Рефлексии оставьте пока, — вкрадчиво произнёс Гурьев. — Так уж прямо и головой. Давно?
— Третьего дня.
— Я даже понимаю, почему вы молчали, — кивнул Гурьев. — Хотя извинить вас за это, Бог свидетель, не готов.
— Хотя извинить вас за это, Бог свидетель, не готов. Это вот и называется — эксцесс исполнителя.
— Виноват, — буркнул Осоргин.
— Да нет. Пожалуй, это я виноват. Виноват, что дал повод подумать, будто наше дело может потерпеть. Не может. Что бы ни происходило в моей личной жизни. Понимаете, Вадим Викентьевич?
— Так точно.
— Ну и превосходно. Немедленно к нему. Кстати. Сколько же ему лет?
— Много, — Осоргин вздохнул.
— Это я понимаю, — кивнул Гурьев. — А всё-таки?
— Шестьдесят три. Яков Кириллович, вы же сами сказали — он гений…
— Я думаю, это замечательно, Вадим Викентьевич.
— Что?! — растерялся Осоргин.
— Что вы не обладаете даром читать мои мысли, — Гурьев чуть качнул головой и провёл рукой по волосам. — И вы даже не представляете себе, какое это счастье. Для нас обоих. Всё. Едем.
Гурьеву показалось, что Осоргин еле удержал себя от жеста отдания воинской чести. А вот это мне нравится, подумал он. Хотя я пока и не заслужил, — всё равно, мне это нравится. Он, взявшись уже за ручку двери, неожиданно — как всегда — переменил тему:
— Есть у меня вопрос к вам, быть может, и не совсем по адресу.
— Слушаю, Яков Кириллович.
— Что вам известно о Багряниновых?
— Только фамилия, — покачал головой Осоргин. — А что?
— Это важно. Совсем ничего?
— Нет. Ничего вразумительного доложить не могу, не располагаю сведениями… Тут уж, скорее, Николай Саулович поболе моего способен сообщить.
— Вот и повод для визита, — кивнул Гурьев. — В таком случае, не станем откладывать в долгий ящик. А открытие кадетского корпуса перенесём, по такому случаю, на понедельник.
Заодно проверим осведомлённость и искренность кандидата, подумал он. Пропадать — так в сопровождении оркестра.