— Спасибо за чудесный вечер, Джейк. За мной давно никто так не ухаживал.
— Я старался, — честно признался Гурьев, целуя её руку и еле сдерживая рвущееся наружу желание обнять молодую женщину.
— Да, для сбежавшего из джунглей Амазонки совсем недурно, — кивнула она.
— Спасибо, леди Рэйчел.
— Вам совсем не обязательно говорить «леди», когда нет посторонних, Джейк, — тихо проговорила Рэйчел. — Главное, ничего не придумывайте себе. Не забывайте, что мы… партнёры, — она подняла на него взгляд. Крошечная заминка не ускользнула от его внимания, но Гурьев приказал себе не сметь сосредотачиваться на этом. Пока. — Договорились?
— Да, Рэйчел. До завтра.
— До послезавтра, Джейк. Спокойной ночи.
Гурьев поклонился и стремительно сбежал по ступенькам вниз. Рэйчел услышала, как хлопнула дверца, застрекотал мотор, и звук этот растаял в темноте. Она вздохнула, опустила голову и шагнула через порог.
Лондон. Апрель 1934 г
Гурьев сел в такси на переднее сиденье. Шофёр удивлённо на него покосился, но не возразил. Гурьев повторил адрес, и они тронулись.
Русский, решил Гурьев, рассматривая таксиста. Вот точно — русский. Мой тип. А что, рискнём? И он беззаботно засвистел мотив «Варяга».
Реакция не заставила ждать себя слишком уж долго, — к середине первого куплета шофёр нажал на тормоз так, что со всех сторон раздались возмущённые вопли клаксонов. Гурьев посмотрел на вытаращившегося на него шофёра и усмехнулся, забросив следующий крючок:
— Немножко подзабыли, как красиво швартоваться, не так ли, господин капитан? — первым начал он по-русски. — Ну, это ничего. Это службишка, не служба. Дело поправимое.
— Вы… кто? — хрипло спросил шофёр, тоже по-русски.
— Гурьев. Яков Кириллович. Будем знакомы, господин капитан? — он развернулся лицом к шофёру и протянул тому правую руку, — ту самую, на которой браслет.
— Господин Гурьев? Или товарищ Гурьев?
— Сочту за честь стать вам товарищем, господин капитан, — рука его упрямо висела в воздухе.
Шофёр, видимо, всё ещё колеблясь, взял руку Гурьева и чуть повернул, рассматривая браслет. И, приняв пароль за верный, кивнул:
— Осоргин. Вадим Викентьевич.
Вадим Викентьевич. Капитан второго ранга, минный крейсер «Переславль», Черноморский флот. Ныне, кажется, краснознамённый?
А вот теперь пришла очередь Гурьева удивляться.
— Не может быть, — он так сдавил руку Осоргина, что тот поморщился против воли. — Не может быть.
— Ну, отчего же, — печальная усмешка искривила губы моряка. — И небывалое, как известно, бывает. А вы разве…
Гурьев знал. Перед ним сидел человек — живая легенда. Капитан Осоргин, уведший свой корабль из-под носа у красных, взяв на борт всех, кого мог утащить из охваченного паникой Новороссийска. Осоргин, протянувший на двух винтах и одной турбине через Дарданеллы и всё Средиземноморье — до самого Гибралтара. Не может быть, подумал Гурьев. Просто не может такого быть. Таких совпадений не бывает. Вот не бывает такого, и всё.
— Я думал, вы в Париже.
— Я тоже так сначала думал, — вздохнул Осоргин. — А зачем? Не люблю я французский… Несколько моих офицеров остались там. А остальные, кто со мной, — сюда. Теперь здесь вот… перебиваемся. Кому повезло, кто помоложе был — под торговый «юнион джек». А кто рылом не вышел — под шашечки пожалуйте.
— Пройдёмся ещё под Андреевским, господин капитан, — озорно улыбнулся Гурьев. — Давайте поедем, поднимемся ко мне. Посидим, как у нас, флотских, положено.
— Я за рулём, — усмехнулся невесело Осоргин.
— Ничего, Вадим Викентьевич, — Гурьев отпустил его руку. — Переночуете у меня, места хватит. А с завтрашнего утра вы на службе. Поедем. Я всё объясню.
— Гурьев, — Осоргин прищурился, посмотрел в лобовое стекло. — Гурьев. Легенда Корпуса. Единственный, кажется, в истории флота мичман при выпуске. «Гремящий», кажется? У Эзеля где-то их потеряли. Откуда браслет?
— Шестерых спасли датские рыбаки. Его не спасли, а браслет он велел передать мне. Браслет и наградной «Браунинг». Полозов и передал. Константин Иванович Полозов.
— Его плохо помню. Неважно. Как это произошло?
— Приняли бой с «Аугсбургом» и «Бременом». Шансов было — ноль, не мне вам объяснять. Но не сдались.
— Погибаю, но не сдаюсь, — Осоргин кивнул и снова взглянул на руку Гурьева с браслетом. — Ах, как это романтично, — погибаю, но не сдаюсь. Что ж, Яков Кириллович. Поехали, пожалуй.
Они остановились у дома, где находилась студия, снятая Рэйчел для Гурьева. Осоргин закрыл машину, и они поднялись наверх.
Гурьев быстро собрал на стол, открыл бутылку виски:
— Извините, господин капитан. Водки нет. Не готовился.
— Это хорошо, что не готовился, — кивнул Осоргин. И, разлив спиртное, поднял рюмку на уровень груди: — Помянем, Яков Кириллович. Погибаю, но не сдаюсь. Эх!
Он опрокинул виски в себя таким движением, как будто это всё-таки была водка. Его примеру последовал и Гурьев.
Осоргин опустился на стул, дождался, пока сядет Гурьев, налил по второй, легонько стукнул ножкой своей рюмки по его посудине:
— За встречу?
— За встречу, господин капитан.
Они снова выпили. Помолчали. Гурьев не торопился, — ждал, пока Осоргин созреет, чтобы задавать вопросы.
Помолчали. Гурьев не торопился, — ждал, пока Осоргин созреет, чтобы задавать вопросы. Ожидание его длилось не слишком долго:
— Каким же ветром вас в Лондон-то занесло, Яков Кириллович?