— Не понимаю. Ты же сам только что…
— Объясню. Наставлю. Ты знаешь, как на судне крысиного короля создают?
— Знаю.
— Вот это — единственный метод. Нету другого. Не существует.
— Нет, Гур. Ты точно спятил. Сталин — это тебе не крысиный король. Это…
— У всех есть цена, Варяг. У всех. И у него есть. Надо только её ему назвать.
— Да о чём ты говоришь?!
— Я говорю о концепции. Битый час твержу тебе, а ты — всё никак да никак. Она нужна товарищу Сталину, как воздух, — и он её получит. Но — не просто так. Придётся товарищу Сталину раскошелиться.
Но — не просто так. Придётся товарищу Сталину раскошелиться.
— И кто же его заставит?! Уж не ты ли?!
— Я.
Городецкий долго, долго молчал. Зажмурился, потряс головой:
— Что же ты ему продавать собрался? Что у тебя на него есть?!
— Не на него, а для него. Пока не скажу. Пока с ним не поговорю — не скажу. Нельзя.
— А если…
— Не согласится? Согласится, Варяг. На американском деловом жаргоне это называется — «предложение, от которого невозможно отказаться». И хочется отказаться, да никак невозможно. А ещё это называется — в другом контексте — «недружественное поглощение». Но об этом, повторяю, позже. А пока — пусть будет крысиный король.
— А сколько народу в жернова попадёт? — Городецкий смотрел на Гурьева, словно не верил в то, что видит. — Ты представляешь?
— Тебе это больше всего не нравится.
— Мне это всегда во всей нашей истории больше всего не нравилось. Я этого никогда ему не прощу, — Городецкий опустил голову. — И ему не прощу, и себе. Себе — за то, что понимаю: и так нельзя, и иначе нельзя. И ему — за это же: ведь и он понимает. Не может не понимать. И останавливаться нельзя. Выбора нет. Что делать, Гур?!
— Выбор есть, Варяг. Как там: лес рубят, щепки летят? Что ж. Систему подбора щепок, их бережной переработки во что-нибудь для нас нужное и полезное, Варяг. В кадры, которых у нас пока нет. Там человек, там два, тут четыре. Это не кадры, Варяг, это слёзы. С такими цифрами мы страну не вытянем, державу не выстроим — закопаем даже то, что было и есть. Сколько человек у тебя есть, скажи?
— Мало.
— Правильно. Мало. Очень мало. А теперь ответь: они готовы за тобой под пули?
— А у тебя?!
— Ты погоди мне отвечать вопросом на вопрос. Мы ещё до меня доберёмся. Ответь: готовы? И сколько их? Точную цифру назови мне, пожалуйста. Будь так добр.
— Два десятка наберётся, — зло сказал Городецкий.
— Это неплохо. Неплохо. А потолок этих людей знаешь?
— В каком смысле?!
— Сможешь каждому из этих двух десятков доверить хотя бы по министерству?
— Нет, — Городецкий дёрнул головой. — А у тебя — сколько?! И министров из них — сколько?!
— Даже если у меня есть несколько тысяч штыков, готовых броситься в бой по моему приказу — это ничего не решит, Варяг. Поверь — ничего.
— Круто.
— Не дай заворожить себя цифирью, дружище. Цифирь — это чепуха. Я не Троцкий, переворот устраивать не стану. Переворот и заговор — не наше оружие. План сработает, если он направлен вдоль вектора мировой линии. А не против и не поперёк. Поэтому нужно придумать такой план, который бы соответствовал этой линии. А если мы с тобой сейчас — со Сталиным там или от него отдельно — примемся возрождать Россию образца тринадцатого года, мы и месяца не продержимся, даже если Глазунов или Шлыков захватят вокзалы с телеграфами и костьми там лягут.
— Зачем нам Россия такая, Гур?! Россия, которая в революцию рухнула, как в пропасть?! — Городецкий вскочил. — В той России нашего не было, если приглядеться, ничего — всё буржуи американские и французские между собой разделили! Где…
— Варяг, остынь.
Я с тобой разве спорю? Ты кругом прав, дружище. И что же мы в таком случае имеем, дорогой товарищ Варяг? Лет десять, даже восемь назад, при НЭПе — ещё можно было потрепыхаться. Поиграть в дискуссию, в выборы пути, в кошки-мышки. Этим и занимались — вот только непростительно долгое время. А сейчас — нет ничего кроме того, что есть. Давай представим себе на мгновение: вот, нет её, кровавой диктатуры большевистских вождей — с ноля часов завтрашнего дня. И что? Изменится что-нибудь? Сразу же примут нас с распростёртыми объятиями в братскую семью народов Европы и Америки? Денег дадут, техническую помощь окажут? Держи карман шире. Поверь мне — ну, даже близко ничего подобного. Поверь — это всё сказки, что Россию ждут в кругу цивилизованных держав. Ждут — только в качестве Китая, чтобы делить и употреблять. Своё право быть великой державой надо выдрать — и выстрадать. Если мы — народ — с этой задачей не справимся, — конец. Никто не поможет. Или мы эмигрантов наших разлюбезных пригласим — приходите, дорогие, княжить и володеть нами?
— Ну, это уж очевидная глупость!
— Вот именно. Своих надо растить. Родных. Собственных. Да, конечно, ребят и девчонок из тех, что сейчас по Прагам, Белградам и Софиям учатся, можно будет влить в этот суп, но это — капля в море. Да и сколько из них добровольно в нищую, голую да босую Россиюшку добровольно поедут, от тёплых ватерклозетов и сдобной французской выпечки? А теперь ответь. Сколько тебе, честному и справедливому, не кровавому злодею, а рыцарю и джентльмену, потребуется времени, чтобы выстроить систему? Аппарат? Сможешь сказать, хотя бы примерно?