— Страшная штука! — ужаснулась я. — И что, с годами не выветривается?
— Зришь в корень, — подмигнул Варфоломей. — Разве ж Любаве выгодно, чтобы ее пойло раз и навсегда срабатывало? Ясное дело, она бы тогда с голоду зачахла. Поэтому отварчик каждый год обновлять надобно. Вот и живет Любава припеваючи, вон какую хату себе новую справила — знатная невеста стала.
— Все до сих пор невеста? — усмехнулась я. — Что, сапожник без сапог? Никто замуж не берет?
— Я ж тебе говорил, — напомнил кот, — что Любава в Чернослава влюблена. Годы идут, а она не теряет надежды.
— Хорошо же он ее люблянкой опоил, — хмыкнула я.
— Скажешь тоже, — фыркнул Варфоломей. — Нужна она ему больно!
— Ну что, — я тронула калитку, — пойдем узнаем, уж не Любава ли на Бабу-ягу напраслину возводит?
— Только ты уж поосторожней, — предупредил кот. — Любава — девица хитрая.
— Да уж не хитрей меня! — подмигнула я и вошла на двор.
Первое, что я там увидела, был знакомый мне рыжий конек, который стоял у забора и увлеченно жевал астры, росшие на грядке.
При виде меня он радостно заржал, выронив на землю недожеванный цветок. Я в испуге метнулась за калитку, чуть не раздавив кота.
— Там Илья! — округлив глаза, сообщила я, с опаской показывая на щель в заборе.
— Он тебя видел? — с беспокойством мяукнул Варфоломей.
— Нет, — я помотала головой. — Он, похоже, в избе, а конь во дворе привязанный стоит.
— Хорошо, — кивнул кот. — Как ты думаешь, что он там делает?
— Астры жрет, — живо откликнулась я.
— Да не конек, — он закатил глаза, — а Илья в доме у Любавы!
— Неужели, — я радостно ахнула, — свататься к ней пришел?
— Хорошо бы, — хмыкнул кот. — Это значит, приворотное зелье, которым ты его опоила, перестало действовать. А может, и наоборот! — Он красноречиво приподнял ухо.
— Что, наоборот? — насторожилась я.
— А того, — снизошел до пояснения кот, — что он, может, до сих пор по тебе сохнет и приехал к Любаве за ее отваром в надежде добиться от тебя взаимности.
— Кошмар! — ужаснулась я. — Варфик, с этого дня все напитки первым будешь пробовать ты. И если ты не сбрендишь от любви к Илюше, тогда и я их выпью.
— Да погоди ты, — поморщился кот. — Ничего еще не ясно.
— Как же выяснить-то?
— Пойди да спроси, — фыркнул он.
— Варфик!
— Тогда пошли подглядывать. Только тсс! Тихо!
Мы проскользнули мимо увлеченного трапезой Конька-горбунка (тот уже обглодал всю грядку с астрами и принялся за соседнюю, с ромашками) к стене дома. К счастью, окна Любавиной избушки были расположены низко и заглянуть в них не составляло никакого труда. Мы с котом обежали три окошка, прежде чем я углядела вихрастую макушку Ильи и склонившуюся к нему женскую голову.
— Они что, целуются? — прошептала я.
Варфоломей, который крутился у моих ног и не мог видеть происходящего в избе, от такого анонса подпрыгнул как теннисный мяч, и повис на подоконнике, с любопытством заглядывая внутрь.
Гость и хозяйка шевельнулись, и я разочарованно вздохнула. Они не целовались, а о чем-то переговаривались, и между ними на столе стояла склянка воды, перевязанная алой лентой.
— Люблянка, — опознал бутылочку Варфоломей. — Для тебя, похоже.
Илья тем временем отвязал от пояса тугой кошель и выложил на стол золотую монетку.
— Гляди-ка, подорожала уже! — присвистнул кот и зашептал: — Раньше Любава две серебрушки брала. А может, объегорить дурака решила. Видит же, что он последние порты отдаст, только бы отвар заполучить.
Пухлая ладошка Любавы накрыла золотой кругляш, кулачище Ильи сграбастал бутылочку с приворотным зельем. Сделка состоялась.
— Ну все, — мрачно прокомментировал кот, — теперь прячься. А не то увидит тебя Илья, одним кулаком за шкирку схватит, другим — в уста отвар вольет, и все — побежишь под венец вперед него. И что я потом Ивану твоему скажу?
Меня передернуло от подобной перспективы, и я быстро шмыгнула за угол — подальше от крыльца, где меня мог заметить богатырь.
Вскоре затрещали сени, пропуская Илью на крыльцо. Богатырь распрощался с Любавой, взгромоздился на конька и унесся восвояси. А хозяйка, только сейчас заметившая урон, нанесенный горбунком ее цветочным грядкам, вскрикнула и сбежала с крыльца. Затаившись на заднем дворе, я слышала, как она повздыхала над погибшими цветами и поднялась в дом.
Варфоломей шмыгнул за ворота убедиться, что богатырь не вернется, а я украдкой заглянула в горницу и застала диковинную картину. Любава быстро убрала со стола кружку, из которой она потчевала Илью, смахнула крошки, сбегала к сундуку и водрузила на стол кусок бересты. Затем уселась на скамью, придвинула бересту и что-то быстро написала на ней угольком. Потом отложила уголек в сторону и принялась пялиться в бересту, нетерпеливо кусая губы и словно ожидая, что на бересте проявятся зашифрованные письмена. На подоконник тем временем запрыгнула белая кошка и с любопытством уставилась на меня. «Как это ее Варфоломей проглядел, — усмехнулась я. — Иначе уже давно у крыльца крутился бы и мяучил, вызывая красотку на свидание». Кошка повернула голову, и я вновь увидела Любаву. Чародейка радостно вскрикнула, склонилась над берестой и стала водить пальцем, словно читая строчки. Затем ненадолго задумалась, подняла голову к потолку, в задумчивости погрызла уголек, отчего краешек губ окрасился черным, и, наклонившись к бересте, быстро-быстро заводила угольком. Мне даже любопытно сделалось, что же такое она там пишет — любовное послание придумывает или новый рецепт приворотного зелья сочиняет.