До моего слуха донеслись странные звуки. Варфоломей громко икал от обжорства, в отчаянии глядя на ополовиненную рыбную кучку. И с собой не забрать, и в себя не влезает.
— А говорил, что меру знаешь, — упрекнула его я. — Пойдем, обжора. Полночь на дворе. А нам с утра в путь. Леший, найдешь нам место для ночлега?
Я обернулась и не увидела нашего знакомого. Странно, куда он делся? Вдруг совсем близко раздался топот ног и такое знакомое кудахтанье. Затрещали кусты, пропуская Лешего.
— Я подумал, что вы соскучились по дому, — улыбнулся он. — И вот привел по короткой тропке…
Из-за его спины, радостно кудахча, высунулась избушка.
Полночи в печной трубе шумел ветер. Это кот шепотом рассказывал избушке о наших похождениях, а та, не в силах сдержаться, взволнованно охала да вздыхала. Спала я беспокойно, в тревоге вскакивала на лавке, а потом прислушивалась к тихому голосу Варфоломея, пытаясь унять бьющееся сердце. Мне снился Ив, сидящий в темнице, и какая-то женщина, затягивающая на его руках веревку.
На заре меня толкнул кот.
— Пора.
В печке уже весело потрескивали березовые дрова, с вечера принесенные Лешим. В котелке булькала родниковая водица — подарок от Водяного. На столе лежала пригоршня сухого липового цвета и мешочек с сухарями — это кот разворошил запасы, добыв нам заварку и закуску. Липовый чай получился на славу.
— Это с той самой липки, у которой мы вчера были, — объяснил Варфоломей. — У нее самые сладкие цветы во всем лесу. Леший нам с хозяйкой завсегда целый туесок приносит.
Напившись чаю с сухарями, я встала с лавки, а кот ускакал куда-то под пол, откуда вернулся с пыльной и свалянной меховой шапкой в зубах.
— Что это? — с дрожью спросила я, глядя на кишащую молью ветошь.
— Шапшаневидимша, — пробормотал кот, не разжимая зубов. Потом с почтением положил шапку на пол и велел: — Гляди!
Голова кота юркнула в шапку, но увидеть невидимку в действии я не успела.
Потом с почтением положил шапку на пол и велел: — Гляди!
Голова кота юркнула в шапку, но увидеть невидимку в действии я не успела. Раздался оглушительный чих, и шапку разорвало в клочья, а рой моли разлетелся по всей избе.
На кота было больно смотреть. Он в полном ошеломлении подскочил к меховым клочкам, повалял их лапой, пытаясь соединить вместе. Убедившись в том, что невидимка погибла окончательно и бесповоротно, Варфоломей прижал уши и виновато промычал:
— Прости-и…
— Не кори себя, — утешила я, — ты тут ни при чем. Не одно поколение моли на этой шапке выросло, чему ж тут удивляться.
— У, проклятая! — взвился кот, грозя летающей по избе моли. — Ух, я тебя!
Скача по горнице и размахивая лапами, он принялся нещадно гонять моль. Успокоился он только тогда, когда последняя из вредительниц была выпровожена за порог.
— Как же ты теперь в царский терем попадешь? — горестно вздохнул Варфоломей, возвращаясь в горницу. — Вся надежда у меня была на шапку-невидимку.
— Ничего, авось удача, которая мне с яблоком перешла, поможет!
— Много она тебе помогла, когда шапка-невидимка в лоскуты рассыпалась, — проворчал кот.
— Так яблоко я только вчера съела, — возразила я, — а моль шапку уже несколько лет глодала. Когда ее в последний раз надевали?
Кот махнул лапой.
— А, сейчас уже и не припомню. Кажись, когда Иван-царевич на поиски жар-птицы отправился… А сколько лет с тех пор минуло, уж и не скажу. Не то десять, не то двадцать.
— Тогда моль была еще к шапке милосердна, — хмыкнула я. — Так долго ее смаковала! А вот скажи мне, ты все рассказываешь про иван-царевичей каких-то. А у царя одни дочери. Царевичи-то откуда?
— Да с соседних царств, — охотно пояснил кот. — Что ни молодец — все царевич. А там разве проверишь? Чай, у царевичей опознавательной звезды во лбу нету.
«Ага, — хмыкнула я, — и до опознавательных грамот еще не додумались». Кот смел хвостом клочки шапки-невидимки и удрученно вздохнул.
— Что ж, остается рассчитывать только на себя. Нет у нас больше никаких преимуществ.
— Ты свое яблоко-то съел, кот-богатырь? — усмехнулась я.
— Еще ночью, — признался он. — Не утерпел до утра.
— То-то твой богатырский чих шапку в клочья разорвал, — не удержалась от смешка я.
Кот обиженно надулся.
— Ладно-ладно, мир! — предложила я. — Эффект-то есть? Чувствуешь удаль в себе богатырскую?
— Увижу Сидора — пойдут клочки по закоулочкам! — пообещал кот.
— А второе-то куда дел?
— С собой возьмем. — Он кивнул на узелок, в который сложил сухарики и фляжку с родниковой водой. — Авось пригодится!
— Ну давай уже в путь-дорогу. Ступа готова?
— Стоит во дворе, только нас дожидается.
Я взяла узелок и вышла на крыльцо. Кот обещал, что ступа домчит нас до Златограда уже к полудню, значит, припасы в дороге нам не нужны. А там купим. Правда, сейчас у нас ни гроша: Баба-яга — профессия не денежная, если и благодарят, то продуктами.
А там купим. Правда, сейчас у нас ни гроша: Баба-яга — профессия не денежная, если и благодарят, то продуктами. Поэтому мешки в кладовой набиты сухарями да зерном, а не монетами. Но я не унывала, памятуя об удаче, ставшей моей спутницей с того момента, как я стрескала волшебное яблочко. Авось она поможет найти на мостовой Златограда кошель, полный золотишка, или уломать трактирщика на миску бесплатных щей — для меня и для Ива. В том, что я вытащу его из темницы, я не сомневалась. Я же теперь везунчик!
Часть пятая