Сон обрывается внезапно, словно с глаз сорвали повязку, словно в кинотеатре включили свет. Я задыхаюсь от сильных пальцев, стиснувших шею, и в тусклом свете лучины вижу перед собой совершенно безумные глаза.
— Фрося! — хриплю я и не могу шевельнуться.
С печи доносится жалобный плач старухи.
Фрося хищно нависает надо мной, прижимая к лавке и бормоча какое-то неизвестное заклинание, в котором я вычленяю отдельные фразы: «юности цвет», «старости лет», «годы младые», «хворь прочь», «кудри шелковые», «голос медовый».
Гляжу в безумные глаза Фроси и в ужасе понимаю: старуха не обманула. Старая ведьма черным колдовством поменялась телом с девушкой и теперь хочет проделать то же со мной. Но зачем ей второе тело? Или колдовства недостаточно, чтобы сохранять молодость, и приходится все время пополнять «источник» новыми вливаниями?
Вырываюсь изо всех сил, рывком вскакиваю с лавки, отталкивая ведьму прочь. Та визжит, прижимает к лицу руки, а когда отнимает их, я вздрагиваю. На меня смотрит старуха с печи. Только в ее лице не осталось ничего жалкого, вызывающего сочувствие. Глаза так и полыхают ненавистью, белая щель в бешенстве искривленного рта — словно прорезь на маске. Вот какая ты настоящая, ведьма! Жуткое зрелище — старушечье лицо и девичье тело. Жеваное лицо на гладкой белой шее. Я прервала ритуал, и что-то пошло не так. Я быстро оглядела руки, потрогала лицо, дернула себя за косу. Повезло! Со мной она ничего сделать не успела, да еще и колдовство, направленное на Фросю, частично разрушилось.
Повезло! Со мной она ничего сделать не успела, да еще и колдовство, направленное на Фросю, частично разрушилось.
С печи доносятся уже тоненькие всхлипы девушки. Кажется, Фрося не поняла, что произошло. Да и как понять когда ведьма стоит к ней спиной, а бедняжка кутается в лохмотья по-прежнему старческими, в морщинах, руками. Только голос звучит по-девичьи тонко, подсказывая, что к Фросе вернулось ее лицо и ее голосовые связки.
Ведьма в бешенстве. Она ошеломлена, но уже вот-вот справится с собой и нанесет удар. В ее руках — магия. Черная, древняя, сильная, помноженная на силу ненависти. У меня — ничего против нее. Панически перебираю в уме заклинания, с надеждой прислушиваюсь к себе, ожидая хотя бы искорки проснувшейся магии. Ничего. Тишина, ночь, безнадежность. Под полом скребется мышь, на душе — кошки.
— Думаешь, сможешь остановить меня?
От вкрадчивого голоса ведьмы я вздрагиваю, вспоминая, как именно этот хриплый, шершавый голос вырывался во сне из моих губ. Неужели сон был пророческим? Неужели это — мое будущее? Так просто я не сдамся!
Ведьма хохочет, вскидывает руки, тянет ко мне гладкие, белые пальцы и начинает выкрикивать слова прерванного заклинания:
— Молодость твоя станет моя! Красота твоя перейдет на меня! Старость моя пусть захватит тебя! — Каждая фраза — крик ликования, уверенность в своей победе.
Ох, зря ты так, бабуся. Нельзя недооценивать противника. Даже если силе магии он может противопоставить только… ловкость ног. Рывком бросаюсь вперед и сбиваю ведьму с ног. Вцепившись друг другу в волосы, катимся по полу, вопя и визжа. Как бы мне сейчас пригодилась помощь Варфоломея! Но блудный котяра дрыхнет под теплым пушистым боком трехцветной деревенской красотки и знать не знает, какой опасности я сейчас подвергаюсь.
По пути натыкаемся на стол, лучина падает, и избу озаряет вспышка — пламя лужей растекается по поверхности стола. От неожиданности разнимаем руки, вскакиваем с пола. Ведьма с воем бросается к столу, где огонь жадно попирает веники из сухих трав, приготовленные для ритуала. Не теряя момента, толкаю ее в спину. Ведьма падает лицом в огонь, язычки пламени стремительно взбегают по седым космам. Избу оглашает звериный вой. Пока ослепленная ведьма мечется по избе, натыкаясь на лавки и сундуки, и пытается сбить пламя, подбегаю к печи и встряхиваю Фросю за плечи. Вздрагиваю, глядя в юное лицо, выглядывающее из груды смрадного тряпья.
— Фрося, — шепчу ей, — что она сделала, когда стала тобой?
Девичьи глаза испуганно таращатся на меня. Воет и громыхает за спиной ведьма.
— Да говори же! — срываюсь на крик. — Мне нужно знать! Только так ее можно одолеть! Только сделав то же самое с точностью до наоборот!
Почуяв неладное, ведьма бежит на голос. Она сбила пламя, сунув голову в кадку с водой и перевернув ее на пол. Теперь мокрое дерево чавкает под ногами, а пламя, спускаясь по ножкам стола вниз, с шипением гаснет. Пожара не будет. Ведьма трясет головой, трет рукой глаза и приближается. Вооружившись подвернувшимся под руку ухватом, пытаюсь сбить ее с ног.
Но ведьма уже не так легкомысленна, как раньше. Легкомысленна я, потому что слишком поздно понимаю, что ее слепота наигранна. Она ловко выбивает ухват из моих рук. Мгновение — и я пригвождена к стене, моя шея в тисках ухвата. Нас разделяет только длина черенка, и с того конца на меня с яростью пялится жуткое старушечье лицо. Уже не печеное яблоко, а оплавленный воск. Волосы на лбу и висках сгорели, обнажив череп с натянутой обожженной кожей. Щеки покрыты волдырями, и ведьма хрипит от ярости и от боли.
Всем весом наваливается на ухват, будто хочет вмять меня в бревенчатую стену, замуровать заживо. «Она и замурует», — с ужасом понимаю я. Замурует в этом искалеченном огнем и магией теле, и мое собственное лицо с чужими злыми глазами рассмеется мне в глаза, и мои собственные руки брезгливо оттолкнут Фросино тело с лицом старухи, в которое отныне и на веки вечные будет заключена моя душа.
Я завертелась ужом, пытаясь освободиться, но железные тиски одним ударом выбили из меня дыхание и сильней вжали в стену.