Мы с котом переглянулись, и я окликнула Кузьму, который гремел чем-то в сенях:
— Кузь, где бы мне метелку взять?
Парень сбегал к сараюшке, в которой скучала корова, и притащил оттуда изрядно потрепанное помело.
— Это же Фросино? — замялась я.
— Это же Фросино? — замялась я.
— Бери-бери! Что я, Фросе новую метлу не справлю? Сегодня же в лесу хвороста наберу да сделаю.
Поблагодарив его, мы отправились искать в лесу блудную ступу.
Сознавая свою провинность, ступка прятаться не стала, встретила нас на лесной тропинке и наклонилась, предлагая взойти на борт.
— Может, лучше пешком? — засомневалась я, вспомнив о последней поездке и особенно об аварийной посадке.
— Залазь давай! — Кот уже сидел в ступе. — Ступка кочевряжиться больше не будет. Правда, ступка?
— Ну гляди, ты обещал!
Я взгромоздилась в летательный аппарат и взмахнула помелом, задавая маршрут:
— В Замышляевку!
В ушах засвистел ветер, и ступа вспорхнула над кромкой леса. Я уже приготовилась к очередной порции воздушных аттракционов, но ступа вела себя на удивление паинькой — летела ровно, на одной высоте, с вполне комфортной скоростью — и вскоре доставила нас к пункту назначения.
Часть четвертая
СЕКРЕТНЫЙ АГЕНТ БАБА-ЯГА
Трудно было поверить, что в доме кто-то живет. Забор покосился и местами обвалился. Крыша была засыпана сгнившими листьями. Из трубы не вился дымок. Ставни, когда-то узорчатые, поблекли и где отвалились, где покосились. Бревенчатые стены почернели от времени, из щелей торчала пакля, которую деловито таскали два воробья. Крыльца у избы не было. Рядом с входной дверью, прислоненная к стене, стояла перевернутая бочка. Встав на нее, можно было допрыгнуть до порога. Пахло плесенью, старым деревом и сыростью. Во всем чувствовались разрушение и упадок.
— М-да уж, — промычал Варфоломей, задрав голову и проводив взглядом воробья, уносящего в клюве кусочек пакли. — Год назад все еще было не так плачевно.
— А она вообще жива? — с опаской спросила я, поглядывая на мутные окошки, в которых не отражалось ни огонька свечи.
— Сейчас и узнаем.
Кот обежал избу вокруг и вернулся, неся в зубах придушенную мышь.
— Мышей здесь видимо-невидимо! — довольно сообщил он, кладя трофей у моих ног.
Я поспешно взлетела на бочку у крыльца и замолотила кулаком в дверь, запоздало сообразив, что так и не придумала, чего бы такого наплести Стеше, чтобы ее разговорить. На мое счастье, дверь не открывалась и из избы не донеслось ни звука, который мог бы рассказать о том, что в доме есть люди.
— Никого нет, — с облегчением доложила я Варфоломею, но на землю спускаться не стала, решив дождаться пока тот доглодает свой завтрак.
Огляделась по сторонам, заметила висящее под крышей осиное гнездо, повернулась к дому спиной и всмотрелась в дорожку за околицей: не покажется ли хозяйка этого мертвого дома. Интересно, как она выглядит? Почему-то представлялась высокая фигура в черном плаще с капюшоном, скрывающим лицо, и косой в руке. И от этого хотелось еще быстрее выскочить за околицу, вдохнуть свежего, а не пропитанного тленом воздуха, и почувствовать себя живой.
Изба за моей спиной тревожно заскрипела бревнами, надрывно всхлипнула половица, заскрежетала, открываясь, дверь. Варфоломей от потрясения выронил изо рта мышь. С самыми худшими предчувствиями я обернулась и обмерла.
Лучше бы хозяйка надела свой капюшон! С белой маски лица на меня взирали два черных, будто выжженных пожарищем, провала глаз. И это лицо никак не могло принадлежать живому человеку.
И это лицо никак не могло принадлежать живому человеку.
Я вскрикнула, не удержала равновесия и рухнула на землю вместе с бочкой, придавив замешкавшегося кота. Душераздирающий кошачий вопль огласил окрестности.
Спиной чувствуя мертвый взгляд черных пожарищ глаз, я поторопилась подняться на ноги, уже продумывая, как схвачу орущего Варфоломея за шкирку и опрометью брошусь за ворота. Но лодыжка взорвалась такой страшной болью, что перед глазами взметнулось марево, и я, как подкошенная, упала на землю. Когда боль чуть утихла, я почувствовала, что по щеке вороньим крылом скользнула грубая ткань, а в ноздри забился запах сырой земли. Открыв глаза, я увидела заляпанный грязью подол черной юбки и где-то высоко над ним две черных звезды, загородившие солнце и внимательно смотрящие на меня. Пушистый комок метнулся ко мне сбоку, уткнулся под руку, отчаянно мяуча. Черные звезды качнулись, в глаза брызнуло солнце, и я снова зажмурилась.
— Встать можешь? — озабоченно прозвучал тихий шелест. Показалось, ветер шевельнул прошлогодние листья на крыше дома. Что за глупость — отвечать ветру.
— Встать можешь? — настойчивее прошелестел ветер совсем рядом, и ледяная ладонь обожгла холодом мою руку.
— Могла бы — давно бы встала, — проскулила я, отдергивая ладонь.
Зря. Тут же льдом сковало пульсирующую болью лодыжку, нога отнялась, и я закричала.
— Тише-тише, — зашептал ветер. — И сейчас больно?
— Я не чувствую ногу, — пробормотала я, жмурясь сквозь пелену слез.
— А так?
Ледяные оковы исчезли, и лодыжку вновь накрыло пожаром боли. Я вскрикнула, ветер прошелестел:
— Потерпи, сейчас.
Я вытерла рукой слезы и взглянула в лицо ветру. У него были черные ямы глаз на снежной скатерти лица.