— Что ж, — шипит ведьма, одной рукой крепко держа ухват и дуя на другую, обожженную, руку, — придется взять и твое тело, а не только молодость. Жаль. — Цепкий взгляд ощупывает меня, как новое платье в магазине. — Это мне больше по нраву. У Фроси волос густой, длинный, не чета твоему. Да и телесами уж больно ты тоща. Но ничего, за этим не станет. Раздобрею на пирогах.
Я коченею от ужаса. Она не только рассматривает мое тело, как платье, она уже продумывает, как его подогнать под свои мерки.
— Ничего у тебя не выйдет, — бодрясь изо всех сил, хриплю я. — Травки-то твои сгорели. А без них никак!
— Много ты смыслишь, дура деревенская, — криво усмехается ведьма. — Травки были нужны, чтобы молодость из тебя выгнать. Тогда бы тело твое само собой состарилось. А теперь мне все равно другого пути нет, как твое тело забрать. Для этого мне и одного заговора хватит.
— Дура-то я дура, — соглашаюсь я. — Да только есть кому за меня вступиться. Будь уверена, тебя разыщут и так с тебя спросят, что мало не покажется.
— Это хто ж с меня спросит? — Ведьма хохочет. — Яга, что ли, бабка старая, подруженька заклятая? Так она меня уж давно схоронила. Тело мое прежнее, старое, уж давно в земле сгнило. Да только кто ж знает, что похоронена не я, а Лукерья, падчерица моя треклятая.
— Так ты не одну девицу сгубила? — похолодев, спрашиваю я.
— Сколько их было за эти годы, уж и считать не берусь! — Ведьма в усмешке обнажает гнилые зубы. — Заклинание-то хорошо, да хватает его только от одного лета до другого. Год минул, и краса девичья начинает угасать, а тело старится в считаные дни. Вот и приходится новый обряд проводить.
— Сколько ж ты живешь на свете? — хриплю я.
— Да уж двести лет в обед, не меньше! — торжествующе скалится ведьма.
Двести лет, сотни погубленных душ. И я стану одной из них, не остановлю эту тварь, не сотру ее с лица земли? Как бы не так!
Но тиски держат крепко, а ведьме не терпится завладеть новым телом, и она начинает шептать уже знакомые слова заклинания. Если я не могу шевельнуться и помешать провести обряд, вцепившись ей в космы, то это можно сделать и по-другому.
— Девушки бывают разные: черные, белые, красные, — во весь голос затягиваю я песню-прилипалу. — Но всем одинаково хочется на чем-нибудь заморочиться!
От неожиданности ведьма чуть не роняет прихват, но я рано радуюсь — ее выдержке можно позавидовать.
— Ты не могла бы заткнуть пасть? — злобно шипит она, прерывая заклинание.
— Песне ты не скажешь «до свиданья»! — воодушевленная, распеваю я. — Песня не расстанется с тобой! Через годы, через расстоянья, на любой дороге, в стороне любой…
Ведьма испепеляет меня взглядом и, стараясь не слушать, возобновляет заклинание.
Но попробуй повтори все слова, когда в двух шагах надрывается певица да притом специально чудовищно фальшивит. Ведьма ругается благим матом и начинает заговор заново.
— Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер в мае… — душевно вывожу я.
— Замолчи-и-и-и! — визжит ведьма и нажимает на ухват с явным желанием меня придушить. Но железные дуги плотно застряли в бревнах и не могут углубиться больше. И хоть я по-прежнему в плену и шею крепко держат полоски металла, распевать во весь голос мне это не мешает.
— Хали-гали, пара-трупер, нам с тобою было супер! Пара-трупер, хали-гали, мы с тобой всю ночь летали!
Ведьма воет от бешенства:
— И не надейся меня сбить!
— Потому что нельзя, потому что нельзя, потому что нельзя быть на свете красивой такой…
— Я все равно заберу твое тело! — беснуется она.
— Нет, я не понял, что ты имела в виду! Нет, все понятно что ты имела в виду, но что конкретно, что ты имела в виду… — невозмутимо напеваю я.
— Ну все, ты меня разозлила, — шипит ведьма. — Не хотела тратить силу, но придется.
— Что ты имела в виду, что ты имела в виду, что ты имела… — продолжаю голосить я.
Она выбрасывает вперед руку, что-то бормочет, и мои губы приклеиваются друг к другу, запирая внутри неспетые песни.
Ведьма торжествует и начинает выкрикивать слова заговора. На этот раз ей уже ничто не может помешать. С последним словом моя душа покинет тело, уступив место двухсотлетней паразитке, которая разрушит его за какой-то год жизни, а потом бросит, как ветхую одежку, и присвоит себе новое молодое тело.
От безнадежности судорогой сводит живот. А может, это уже душа готовится оставить тело? Нет рядом никого, кто может помешать старой ведьме. Ни верного Ива, который ищет Василису в Златограде, ни бесстрашного Варфоломея — будь он здесь, расцарапал бы ведьме глаза, ни наивного Кузьмы, который дрыхнет, наевшись ведьминых пирогов и не подозревая о том, что настоящая Фрося корчится в старушечьем теле в куче лохмотьев на печи. Никто не остановит ведьму, а она шепчет все быстрее, нетерпеливо приближая последние слова заклинания, и я нутром понимаю, что от обмена телами нас разделяют какие-то несколько слов.
— Юности цвет вместо старости лет. — Она шепчет знакомые слова. — Годы младые станут моими. Хворь, уйди прочь, юной стану в эту ночь.
Получается, это и есть заключительная часть заклинания. Когда я проснулась от кошмара, я прервала заклинание на этом самом месте, не дав ведьме молвить последние колдовские слова.