— К Любаве мне тоже надо, — откликнулась я, — говорят, она на любовные дела мастерица.
— Да уж, мастерица она знатная. — На белом лбу Стеши прорезались две отчетливые складки, черные губы вытянулись в щель.
«А ведь она Любаву не любит», — поняла я. Вот только в чем здесь причина? По магии они не конкурентки. Неужели им приходилось соперничать за любовь погибшего охотника?
— Неужто обманули? — простодушно вылупила глаза я.
Неужели им приходилось соперничать за любовь погибшего охотника?
— Неужто обманули? — простодушно вылупила глаза я.
— Вот что, — Стеша подняла на меня тяжелый взгляд, — ты к Любаве не суйся. А к корове захвати еще и курочку. Я тебе такой приворот сделаю, что вовек никто не сымет. Поняла?
— Поняла, — часто закивала я, — вот спасибочки!
— Спасибо мне скажешь, когда твоя мачеха в сырую землю ляжет, — криво усмехнулась она. — И после того, как суженый твой тебя замуж возьмет. Ну все, ступай. Не задерживай меня.
Глаза Стеши вновь затопила черная бездна, и она склонилась над пучками гниющих трав и лихорадочно забормотала:
— Надобно дело одно до конца довести. Авось получится. А если опять неудача, то разыщу Бабу-ягу да в ноги ей упаду.
Мы с котом настороженно переглянулись.
— Бабу-ягу? — переспросила я.
— Раньше-то она меня из избушки прогнала, — продолжала бормотать Стеша, перебирая пучки трав, — и слушать не стала. А нынче, говорят, переменилась Яга. Про добро забыла, ко злу обратилась, младенчиков ест. Чай, договоримся. Я ей мальчонку соседского, а она мне — водицы живой, чтобы Ефимушку оживить.
Меня передернуло от подобной перспективы, а Стеша неожиданно подняла голову и впилась в меня черными, без ободка, глазами:
— Как думаешь, даст?
— А ты думаешь, это поможет? — осторожно спросила я. — Ефима-то твоего давно на свете нет. Поди, одни кости в земле остались.
Стеша отшатнулась и схватилась за сердце, словно мысль об этом ей и в голову не приходила. Затем затрясла головой, будто отгоняя от себя страшные видения, и убежденно забормотала:
— Так на то она и живая вода. Живая-живая. Чтоб из единой косточки можно было человека оживить.
Из горла Стеши снова вырвался хохот, похожий на воронье карканье, и мне сделалось по-настоящему жутко.
— А если не даст? — с дрожью спросила я.
Стеша осеклась и непонимающе взглянула на меня.
— Как не даст? — Ее губы дрогнули, лицо исказила гримаса ненависти. — Не даст?!! Да я ее… Да я ей! — Голос ее сорвался на крик, и показалось, ветер просвистел в стылой печной трубе.
Мы с котом попятились к порогу.
— Ступай, — махнула рукой Стеша. — Не задерживай меня. Авось все получится, авось, авось… — как заклинание повторила она, склоняясь над травами.
— Как в могиле побывали, — тревожно мяукнул Варфоломей, когда мы удалились на значительное расстояние от дома Стеши.
— Точно, — кивнула я, с наслаждением подставляя лицо полуденному солнцу и ловя губами теплые лучи и запах свежескошенной травы.
— И что ты думаешь?
— А что тут думать? К слухам о Бабе-яге она отношения не имеет — сам слышал, она в них верит и надеется выменять на младенца живую воду. — Я содрогнулась.
— Но дела творит черные, недобрые, — заметил Варфоломей. — Вернется Василиса, непременно ей скажу, пусть разберется, поучит уму-разуму.
— Что, на добро ее закодирует? — недоверчиво усмехнулась я, вспоминая свою собственную сестрицу.
Чтобы избавить ту от увлечения черной магией, мне пришлось забрать себе часть ее злой натуры. Нет-нет, а характер Селены дает о себе знать. Теперь-то я знаю, что злую волшебницу можно остановить только двумя способами: или убить ее, или присвоить себе часть ее черной магии. Только не факт, что после этого ведьма станет доброй феей. А вот Варфоломею, похоже, это невдомек.
— Василиса что-нибудь придумает! — убежденно ответил он.
«Ну-ну, — я передернула плечами. — Пусть с этим разбирается Василиса». Я ни за что не рискну впустить в себя ту беспросветную тьму, которая поселилась в глазах и в сердце Стеши. Что-то подсказывало мне, что вместе с тьмой в душу хлынет смертельный холод, от которого не спрятаться под одеялом, не согреться у костра, не оттаять в объятиях любимого.
— Как думаешь, Ив уже добрался до Златограда? — окликнула я кота.
— Еще вчера должен был, если его ничто в пути не задержало. Скорей бы уж он Василису сыскал! — с надеждой добавил Варфоломей.
— Да уж, — проворчала я, — без Василисы тут прям конец света наступит. Немедленно и беспросветно. Спасешь Василису — спасешь Лукоморье.
Мы остановились у опрятного домика из светлого дерева, под крышей которого ворковали два белых голубка. Домик выглядел светлым и уютным, как в доброй сказке.
— А вот и изба Любавы, — объявил кот.
— А народ-то весь где? — Я в удивлении оглянулась.
Мы полдеревни прошли и не встретили никого.
— Так в поле все. День в разгаре.
— А Любава — тоже?
— Да зачем же ей в поле спину гнуть? Она знай себе отвары варит да по лесу шастает, травки собирая. А те, кто на поле трудится, ей потом все готовенькое принесут в обмен на склянку люблянки.
— Чего-чего? — удивилась я.
— Люблянка — это напиток хмельной, ейное изобретение, — объяснил кот. — Как выпьешь, так вовек от любви охмелеешь.