— Ну, в сундуке у боцмана этого добра хватало… — флибустьер задумался. — Но это требовалось для военной хитрости, чтобы испанец принял меня, скажем, за голландца, или чтобы англичанин принял за своего…
Рухнул с высокой мачты пиратского брига великолепный Веселый Роджер, рухнул с треском и грохотом! Сережа даже огорчился — вот и еще один идеал детства оказался фальшивым.
— И ни у кого из пиратов не было своего флага? — расстроенно спросил он.
— Да баловались… Видел я как-то на Тортуге в гавани одного — так у него не флаг висел, а целая картина. На черном поле вышитый белым и золотым человеческий костяк, но вместо черепа чертова морда с рогами. В правой руке какой-то ублюдочный бокал, в левой — не менее ублюдочный гарпун, которым костяк целился в покалеченный поднос, и, надо полагать, единожды в него уже угодил, потому что внизу были вроде бы осколки подноса.
В правой руке какой-то ублюдочный бокал, в левой — не менее ублюдочный гарпун, которым костяк целился в покалеченный поднос, и, надо полагать, единожды в него уже угодил, потому что внизу были вроде бы осколки подноса. Ребята не могли взять в толк — ежели это пьяный китобой буянит в таверне, то кто ж его очистил до костей? На Тортуге славные шлюхи, любого ощиплют так, что держись, но чтобы до костяка? Ну и вышла драка…
— Из-за флага?
— Оказалось, что Черная Борода заказал его по своему собственному рисунку, гарпун ему в брюхо! — воскликнул Монбар. — А когда заказывал, был трезв и предавался раскаянию. Он тогда жену пристрелил, то ли четвертую, то ли пятую, а потом вспомнил, что взял-то ее по любви… И велел изобразить Смерть с песочными часами, которая пронзает дротиком его, Черной Бороды, стало быть, огромное сердце, и три капли крови, тоже каждая — с его кулак, не меньше. А почему вместо дротика вышел гарпун — так это у него на рисунке и был гарпун, иначе он изобразить не сумел. Ребята с барка «Авантюра» встали за честь флага — тоже дворяне нашлись, за честь флага сражаться! И началась заварушка…
Флибустьер усмехнулся.
— А одной штуке мы от Черной Бороды выучились, — признался он. — Перед боем подвешивать к полям шляпы зажженные фитили для мушкета. И полезно, и для врага устрашающе. Прыгает к нему на палубу сам дьявол с дымящейся мордой!… Про Черную Бороду говорили, что он и есть сам дьявол. А я сказал моим ребятам — не бойтесь, он всего лишь англичанин, просто все англичане — большие причудники. Флаг ему понадобился…
Вдруг Монбар весь подобрался.
— Ты прав, сударь, было у нас одно знамя! Если испанец, на которого мы шли, имел на борту рабов, мы поднимали красный флаг! Это значило — пощады не будет! Но так я в молодости баловался… Потом мне рассказали, что много лет назад ходили здесь под красным флагом какие-то, и ты не поверишь, сударь, что на нем было вышито! Рак! Здоровенный черный рак с клешнями! Но ходили бездарно, не нападали — так, по мелочам пощипывали, если какой жалкий неудачник отстанет в бурю от каравана, да еще потеряет все мачты… Прятались и запасались они на Тобаго и на Тринидаде, а потом их оттуда погнали вместе с тамошним губернатором. Много позже обнаружилось, и откуда эти школяры родом. Знаешь такое герцогство — Курляндия?
— Впервые слышу, — честно сказал Сережа. — Это где?
— А черт его знает! Еще дальше, чем Московия. Вообрази, сударь, жалкие мореходы решили занять место среди предводителей, перед которыми вся Европа преклоняется и трепещет! Им плоты по рекам спускать, а не с порядочными людьми знаться. Так что отказался я от красного флага — еще, Господь упаси, спутают с теми бездельниками.
Флибустьер рассмеялся.
— Чертовы соблазны! — пожаловался он. Кто ж мог знать, сударь мой, что мне суждено бороться с ними вот уж четвертое столетие? Кто ж знал, что мы с вами — Аметисты?
Но Сережа не ответил. Он вдруг принялся перебирать в памяти то, от чего добровольно отказывался. Хотел — а отказался…
И вдруг обнаружилось, что он не хотел ничего такого, что не оправдывалось бы разумом, что нарушало бы здоровье, что вредило росту великолепных мышц…
Очень может быть, что доблестный атлет в эту минуту врал сам себе. Но мимолетных слабостях.
— Ну, ты повозись-ка с шаром, — снова предложил Монбар. — Уйди с ним в себя, что ли, в себе как-то легче беседовать…
Это Сережу заинтересовало.
— Уйди с ним в себя, что ли, в себе как-то легче беседовать…
Это Сережу заинтересовало.
— Как это — уйти в себя?
— Достань свой аметист, — предложил флибустьер, — и углубись в него. Потом ты научишься представлять себе свой камень так четко, что настоящий уже не потребуется.
Сережа вынул из джинсов аметистовый блин и выложил его на ладонь.
— Гляди, гляди… — голос Монбара был настойчив. — И вот ты уже там!…
Лиловое облако обволокло атлета, он невольно зажмурился, зависнув в этом облаке, а потом коснулся ногами твердой поверхности.
Открыв глаза, Сережа обнаружил себя изнутри аметистового блина и первым делом подумал про зеленых человечков в летающих тарелочках. Только вот его тарелка никуда не летела.
Шар последовал за ним в аметистовый блин, но в руки не давался. Очевидно, присматривался и принюхивался.