— Я кое-что объясню тебе, — сказал флибустьер. — Когда к нам попала Дана, она всей душой сопротивлялась и поставила сильные блоки. Она не понимала, что с ней происходит, и боялась раскрыться. Это случается с каждым, кого призывает Сердолик, камень яростный и страстный. Ей удалось ненадолго вырваться, она ослабила сопротивление и опять попала в Вайю. Но на сей раз нам удалось донести до нее смысл пирамиды. Она рассказала, как угодила к нам в первый раз, где оказалась потом, и многое прояснилось. Мы ведь знали, что со шкатулкой неладно, мы только не могли помешать грабителям.
— А если бы вы взяли шкатулку сюда?
— Невозможно. Она должна быть там. И если бы еще кто-то собрал старинные камни, сложил их нужным порядком и заклял сильным заклятием, — те камни действовали бы точно так же и служили воротами для энергий, идущих из Вайю в проявленный мир и из проявленного мира — в Вайю. А не бывает ворот, которые были бы только с одной стороны и отсутствовали с другой. Вот почему шкатулка принадлежит вашему миру. Другое дело — ее нужно соблюдать в величайшей тайне.
Сережа задумался.
— Много таких шкатулок? — спросил он.
— Нет, немного. Но для нас каждая важна. Видишь ли, камни привыкают друг к другу и налаживают взаимодействие столетиями. Поэтому теперешние маги ищут уже готовые шкатулки, а не собирают камни, чтобы завещать их правнукам. Поэтому-то мне подчинена Яшма — самая уязвимая во всей пирамиде. Ведь шкатулка может попасть в руки к черному магу случайно, а случайности, сударь мой, по ведомству Аметиста. Ничего, теперь, когда в Аметист вольется и твоя сила…
Он замолчал.
— Никуда моя сила не вольется, — проворчал Сережа. — Шкатулку я вам выручить, так и быть, помогу. И — не более того. А теперь давай оставим в покое эпохи с энергиями. Данку я нашел. С ней все в порядке. А где Майка? Где Наследник?
— Наследник познает себя. Авантюрин — камень странный, непредсказуемый, загадочный. Он изначально был задуман как универсальный соединитель. Однако, хоть он и в моем отряде, я понятия не имею, какие свойства нужны универсальному соединителю! Но, как твоя жена отозвалась на голос Оникса, как твоя подруга отозвалась на голос Сердолика, так и Наследник услышал зов Авантюрина. Значит, есть в нем нечто, нужное пирамиде Вайю…
— Как только протрезвеет, вы его в этой пирамиде не увидите, — предрек Сережа.
— Если человек ведет себя в проявленном мире странно для соседей, это может означать и то, что его место — в Вайю, — заметил Монбар. — Но ты не думай, что наш мир бесплотен. Нам знакомы страсти, знакома близость, а соблазны — вот они, сударь мой, соблазны, которые нужно держать в узде!
Флибустьер подбросил в воздух свой рдеющий шар.
— Вот оно, лишнее, отсекаемое… — он хотел было продолжать гневную речь, бичующую соблазны, но вдруг замер, прислушиваясь.
— Вот оно, лишнее, отсекаемое… — он хотел было продолжать гневную речь, бичующую соблазны, но вдруг замер, прислушиваясь.
И улыбнулся.
Затем флибустьер протянул свой шар Сереже.
— Ну-ка, сударь мой, попробуй — станет ли это зловредное создание тебя слушаться.
Атлет привычно поиграл грудными мышцами, полагая, что другого ответа не понадобится. Но Монбар и сам был огромен, плечист, мускулист превыше меры, без всяких заграничных протеинов. И шевелением мускулов его удивить было бы странно.
— Меня все зловредные создания слушаются, — облек ответ в слова Сережа. И протянул руки.
Шар приплыл по воздуху, но остановился на расстоянии от ладоней. Сережа мог бы поклясться — шар их обнюхивал.
— У тебя какие-то странные соблазны, — наконец-то удивился флибустьер. — А у меня вот обычные. Но я всегда держал их в узде. Карты я вообще презирал! За всю жизнь я не проиграл и не выиграл ни реала! А у нас на Тортуге могли добычу трех месяцев спустить за один вечер…
— Если вы ходили под Веселым Роджером… — поэтически начал было Сережа, желая свести речь к тому, что атлеты в борьбе с соблазнами не менее доблестны, чем флибустьеры. Но Монбар так хищно оскалился, что продолжать было… ну, не опасно, а — как бы это сказать… нежелательно.
— Веселый — кто? — сердито переспросил Монбар.
— Веселый Роджер.
— Англичанин? Никогда бы не потерпел над собой англичанина, сударь! — флибустьер отвечал весело, но с некоторой угрозой.
— А разве ваш флаг назывался иначе? — Сережа искренне удивился. Среди немногих исторических реалий, которые он помнил назубок, пиратский флаг с черепом и костями числился самым надежным экспонатом.
— Наш флаг?… — Монбар задумался. — А с чего ты, сударь мой, взял, будто он у нас имелся? Вот уж ненужная роскошь!
Рдеющий шар подплыл к его ладоням, и флибустьер привычно стал его оглаживать.
— А что же у вас было на мачте?
— На которой мачте? — осведомился Монбар. — У меня как-то был двухмачтовый галеон, который мог взять пять сотен человек и семь десятков пушек! Я взял его у испанцев, а к ним он попал от французов, так что я совершил дело, угодное королю и Франции. Были трехмачтовые суда… Но упаси меня Господь вешать на мачты всякую дрянь! Ни к чему это, сударь мой.
— Разве вы вообще без флагов плавали? — Сережа удивился чрезвычайно.