— Капустинский — это кто?
— Ну, муж Тамуськин.
— А Тамуська — жена Капустинского?
— Ну!
— Ясно, — сказал Сережа, хотя яснее не стало. — И при чем тут супруги Капустинские?
— Так это же их домик!
Наконец-то Николай Юрьевич обрел фамилию. И тут же Сережа вспомнил, что отец Амвросий поминал всуе красивую Тамару Викторовну, хотя ему на женскую красоту обращать внимания по чину не полагалось.
— И зачем понадобилось отдавать камушки Тамусику? — продолжал допрос Сережа.
— Она же всякие редкости собирает, — объяснил Вовчик. — А та баба, которая исчезла из кабинета, забыла камушки. Знаешь, ходят такие дуры с чемоданами и всякими побрякушками, камушками торгуют, серебряными цепочками польскими, что ли… Коробка, сам знаешь, красивая. А Тамуська меня всегда с собой берет, когда за покупками едет. Я ведь и за рулем, и перетащить чего надо — без проблем. Она мне про всякие бронзовые фигуры рассказывает. Я тоже уже кое-что понимать начал…
Вовчик показал на торшер пятидесятых годов, с большим шелковым, изрядно обветшалым абажуром, и уверенно определил:
— Ампир!
— Ампир, — согласился Сережа, который в антиквариате и того не разумел. — Значит, ты отвез камушки Тамуське. А она?
— Обрадовалась. Так вот они, говорит. За них мой дурак хотел хорошие деньги получить, говорит. И чтобы эти деньги мимо меня пролетели, говорит. А хрен ему, говорит. Когда припечет — я ему эти камушки просто так не отдам, говорит…
— Ну, теперь действительно ясно, — подвел итог Сережа. — Домашняя шантажистка. Еще бы понять, как шкатулка… как коробка потом в постель попала. Впрочем…
Впрочем, это уже было не так чтобы важно.
Оставив Вовчика в спальне, Сережа вышел — и обнаружил такую картину.
Отец Амвросий с Маркизом-Убоищем забились в угол и оттуда мрачно таращились на флибустьера с Алмазом. Гости из Вайю тихо совещались. А Данка с Лилианой непостижимым образом успели найти общий язык. И обе шарили по квартире Наследника, стаскивая в одну кучу старую спортивную сумку, какое-то тряпье и даже книги.
— Ты прав, Алмаз, — сказал Монбар. — Ты прав, а я — слеп…
Законодатель с непостижимым для взгляда лицом положил руку на плечо флибустьеру.
— Камень постоянен по природе своей, — сказал он словно в утешение. — Ему не дано меняться. А человек, который несет в себе дух этого камня, сам не хочет меняться. Он — Аметист, ему свойственно отсекать лишнее. Вот он и отсек пирамиду Вайю.
— А мог бы стать Аметистом, — с некоторым сожалением произнес Монбар. — Мог бы. Но в нем нет жажды действия. Я полагал, что она проснется… И его жестокость останется жестокостью наблюдателя, никогда она не обратится против зла.
— Моя жестокость? — Сережа был ошарашен беспредельно.
— Моя жестокость? — Сережа был ошарашен беспредельно.
— Ты зовешь ее строгостью, сударь мой. Мы, Аметисты, бережем людей от соблазнов. И внушаем страх перед наказанием. Это ты умеешь. Но подлинный Аметист не боится неудачи, а ты боишься.
— Пусть я боюсь неудачи. Но кто, в таком случае, спас шкатулку? — спросил атлет.
— Ты, — сказал Алмаз. — Но ведь ты рассчитывал получить от этого пользу. Ты хотел вернуть из Вайю двух женщин и одного алкоголика.
— Я и сейчас хочу, чтобы мне вернули мою бывшую жену, — мрачно произнес Сережа. — А алкоголика можете оставить себе. На память.
— Ей у нас неплохо, — с какой-то подозрительной скромностью отвечал Алмаз.
— Здесь ей будет лучше, — твердо возразил атлет. — А ему будет лучше там.
— Пожалуй, ты прав, сударь мой, потому что у нас он будет вечно пьян, — заметил Монбар. — Мы полагали выпроводить его сюда, чтобы он несколько протрезвел…
— Он только добавит на старые дрожжи, — подал из угла голос Маркиз-Убоище.
— Это безнадежно, — подтвердил Сережа.
Данка подошла к флибустьеру с раскрытой книгой в руках, показала ему что-то занятное. Возможно, строчки о нем самом в какой-нибудь пиратской энциклопедии.
— Ну что же… — Алмаз склонился над шкатулкой и негромко позвал:
— Оникс! Оникс!…
Полосатый луч вышел из шкатулки, уперся в потолок.
— Это Законодатель зовет? — прозвучал неуверенный голосок.
— Законодатель, — подтвердил Монбар и обнял Данку. — И Аметист, и Сердолик.
Человеческий силуэт обозначился в луче, Сережа вовремя протянул руки — и поймал зависшую в воздухе над шкатулкой Майку.
— Сереженька! Милый! — завопила она, повиснув на шее у бывшего мужа. — Как я без тебя соскучилась!…
— А я аппарат у Виктора Ивановича взял! — принялся докладывать Сережа. — Работает как железный зверь! И в стиле ретро!
Он кривил рот, пытаясь удержать и не выпустить на свободу счастливую улыбку. Нельзя же, в самом деле, так несуразно радоваться возвращению бывшей жены.
— Сережка! — Майка принялась быстро целовать его в щеки и в шею. — Сереженька!… Какой аппарат? Какое ретро? Ты ничего не понимаешь!
Монбар и Законодатель переглянулись.
— Выходит, и тут ошиблись, — уныло сказал флибустьер.
— Пусть остается, — решил Алмаз.
Сережа покосился на Данку — вот будет номер, если она сейчас объявит о сделанном ей предложении! И легонько отстранил Майку. Она посмотрела на него с недоумением.
— Ты разве не рад? — распахнув огромные глазищи, прошептала бывшая жена.