Он уже заносил ногу на последнюю ступеньку, когда дверь Лилианиной квартиры распахнулась и оттуда вылетела большая дорожная сумка. Она была запущена слабой и неумелой рукой — даже по лестнице не прокувыркалась, а шлепнулась в двух шагах от двери.
Вслед за сумкой выскочил человек — и тут же дверь захлопнулась.
Узнать человека было затруднительно — сперва Сережа даже подумал, что ему раскроили голову и наружу посыпались мозги. Но странные это были мозги, какого-то свекольного цвета с белыми кляксами, и они именно сыпались, а человек обеими руками их еще и стряхивал.
Сережа пригляделся…
— Хорош, — неодобрительно сказал он.
— А, это ты? — удивился Маркиз-Убоище. — Ну, ты — вовремя!
Он вытер благородную физиономию и облизал руку.
— Майонез? — уже сообразив, что это за мозги такие, спросил Сережа.
— Ну!… — Маркиз-Убоище вычесал пятерней из густых волос кусок селедки, взял его двумя пальцами, как бы собираясь съесть, но поморщился и выкинул в лестничный пролет.
Сережа мог бы поклясться — «селедку под шубой» Лилиана изготовила в той самой салатнице, куда лила заряженную воду и клала заговоренные камни.
Вдруг дверь приоткрылась, на лестничную площадку вылетел поношенный мужской башмак немалого размера, после чего дверь с треском захлопнулась.
Маркиз-Убоище уставился на обувку в недоумении.
— Это не мой! — заявил он. — Я такого фасона не ношу!
— И ног у тебя, кажется, две штуки, — отметил Сережа.
Сообразив, что произошло, филармонический артист кинулся требушить сумку. И извлек из нее довольно элегантную мужскую туфлю, опять же — всего одну.
Сережа посмотрел на ноги артиста — и увидел разномастные шлепанцы…
Маркиз-Убоище позвонил в дверь — и, разумеется, ему не открыли. Тогда он заговорил мощным, звучным, хорошо поставленным и запросто пронизывающим межэтажные перекрытия голосом.
— Я уйду! — вещал он. — Я охотно уйду! Я не собираюсь обременять! Но мне не в чем уйти! Я не могу в разных! Я прошу вернуть мою обувь!
— Отойдите от двери! — голос ведьмы тоже был звучен, хотя и в другой октаве. — На пять шагов!
— Я свалюсь с лестницы! — оценив пространство, пообещал Маркиз-Убоище.
— Тем лучше!
Проконтролировав в глазок, как бывший избранник выполнил распоряжение, Лилиана снова приоткрыла дверь и выбросила почти новую кроссовку.
— У нее богатая биография, — прокомментировал Сережа. — Попытайся еще. Может, через полчасика образуется пара.
— Помойка тут образуется… — проворчал филармонический артист. — Ну, что такого я ей сказал???
— Давай-ка сделаем паузу, — предложил атлет. — Как будто ты смирился и ушел. А я позвоню, словно только что явился.
— А если она тебя видела в глазок?
— Ну, наверно, она бы мне что-нибудь сказала. Давай-ка забирайся этажом выше и посиди там пять минут.
Маркиз-Убоище подхватил сумку — и тут лишь осознал, что в руках у Сережи не гриф от штанги или тренажера, а букет роз.
— Так это из-за тебя? — в полнейшем изумлении спросил он. — Ну, ты даешь! Не женщина, а эстафетная палочка!
Сережа сдвинул густые брови и переложил букет в левую руку. Все-таки бить ему привычнее было правой.
— Ты допросишься, — негромко сказал он.
Маркиз-Убоище расхохотался.
— А я-то голову ломаю — чего она про тебя проповедует?! Принимайте согласно описи!
Филармонический артист был в состоянии близком к истерике. Вроде бы и издевался над дурацкой ситуацией, но с не менее дурацким подлинным надрывом. Сережа стал надвигаться на него, по опыту зная, что и этого должно хватить.
— Только не в ухо! — с тем Маркиз-Убоище, бросив сумку, и порскнул вверх по лестнице.
Он преодолел пролет в четыре прыжка — но за поворотом увидел нечто такое, от чего вскрикнул радостно:
— Во, блин!
И стал, выплясывая на площадке между этажами, раскланиваться в подлинном стиле семнадцатого века, по «Основам сценического движения» профессора Коха.
Что-то черное мелькнуло вверху за перилами. Маркиз-Убоище стал задом спускаться с лестницы, метя ступеньки перьями воображаемой шляпы.
— Добро пожаловать, ваше преосвященство! — выделывался он. — Дожили до светлого дня!
И Сережа понял, кто там прятался на шестом этаже — при наперсном кресте и при кейсе…
Отец Амвросий неторопливо спускался. Уж чему обучили в семинарии бывшего энергетика — так это блюсти достоинство. Увидев Сережу с букетом, он остолбенел.
— Вот и встретились, — сказал Сережа.
Отец Амвросий смотрел на розы, приоткрыв рот. Сережа удивился этому взгляду, отнес руку с цветами в сторону и внимательно изучил их — не помялись ли, не сломались ли? Розы-то были целы, а вот Сереже стало неловко. Он вообразил, что сейчас отчебучит взбудораженный событиями и, увы, относительно трезвый артист. И окаменел, зная — если Маркиз-Убоище выскажется во фривольном стиле, рука сама долетит до единственного здорового уха, так что лучше затормозиться до предела.
Красавец-батюшка решительно не понимал, что тут творится, но попытался взять власть в свои пастырские руки. Хотя паства была — врагу такой не пожелаешь…
— Ну, раз уж мы все сюда прибыли, то предлагаю войти в дом, — имея в виду квартиру ведьмы, произнес он и нажал кнопку звонка.
К большому Сережиному удивлению, замок скрежетнул.