Объездив шесть известных ему кабаков, притонов и вертепов, Сережа обнаружил, что бензина в баке почитай что не осталось. Он поехал на заправку и увидел там то, что презирал всей душой, — очередь.
До торчания в очередях он не унижался никогда.
Поэтому Сережу занесло леший знает куда — и он нашел-таки Богом забытую заправку без всякой очереди, а потом сообразил, что оказался в трех шагах от Данкиной квартиры. Она жила на восьмом этаже. Сережа задрал голову в надежде увидеть свет в ее окне и ничего не понял.
Час был поздний, окон светилось немного, и они так раскидались по стене стоящей боком к Сереже многоэтажки, что вычислить восьмой этаж он не сумел, хоть тресни.
Если бы Сережа не был так взбудоражен поисками Майки, вполне возможно, что он, заправившись, поехал бы домой.
А тут ему вдруг втемяшилось заскочить на восьмой этаж. Ведь может же случиться такое, что две подружки пьют чай на кухне и перемывают кости всем бывшим и будущим избранникам?
Возможно, Сережино состояние в эту минуту следовало бы назвать безнадежной надеждой…
Площадки для лифта располагались между этажами. Сережа вышел — и сразу же услышал голос.
— Открой, Дануся! Я же знаю, что ты дома!
Голос был мужской и приятный.
Сережа затаился у двери лифта.
— Да открой же! — едва не стонал голос. — Я все понимаю, я — скотина, я — свинья! Говорят же тебе — я все понимаю!
И снова — пауза. Сережа понял, что страдалец жмет на кнопку звонка.
Вдруг его осенило! Он понял, кто причитает под Данкиной дверью!
Сережа выглянул — и, хотя на площадке было темно, опознал человеческий силуэт в широком плаще и даже еще один силуэт — большой дорожной сумки.
Маркиз-Убоище вернулся с гастролей и, не имея времени и средств на эротические маневры вокруг Данки, попросту приперся к ней на ночь глядя.
— Вот ты-то мне и нужен… — пробормотал Сережа и неторопливо взошел по ступенькам.
Маркиз-Убоище повернулся к нему и, естественно, не узнал. Зато обрадовался.
— Вы тоже сюда? — спросил он. — Она дома! Позвоните, будьте любезны, и окликните ее! Вам она откроет!
Эта грубая и примитивная военная хитрость Сереже не понравилась.
— А что же она вас не впускает? — осведомился он.
— А ваша жена никогда не выставляла ваши вещи за дверь? — горестно спросил Маркиз-Убоище. — Из-за сущей ерунды!
— Жена? — уточнил Сережа.
— Жена, жена! — подтвердил Маркиз-Убоище. — Пять лет как женаты! Говорят, четыре года — кризисный срок для брака…
Сережино терпение лопнуло.
И вранья-то вроде было немного — ну, не была пока Данка женой Маркиза-Убоища, он лишь собирался осчастливить ее этим званием, честно собирался! Однако Сережа взял артиста за грудки.
— Жена, говоришь? — с тихой яростью переспросил он.
— Да жена же! — взвыл перепуганный Маркиз-Убоище. — Затаилась — и молчит! Данка, Дануся!…
Вопль был тем более отчаянный, что Маркиз-Убоище взмыл в воздух.
Без особого труда Сережа приподнял его, проехав артистической спиной по стенке, и испытал жгучее желание размазать жертву по низкому потолку.
— Вы чего это? Вы чего? — заголосил артист, вцепившись атлету в плечи и пытаясь его брыкнуть.
— Я тебе покажу Данусю! — негромко, но впечатляюще произнес Сережа. — Я тебя сейчас убивать буду, но не сразу, а понемногу.
И Маркиз-Убоище поверил.
Поскольку странновато допрашивать человека, которого держишь на весу, и адресовать ему вопросы снизу вверх, Сережа поставил артиста на пол — и напрасно. Не врубившись, с кем имеет дело, Маркиз-Убоище заехал ему кулаком в бок, норовя скинуть с лестницы.
Поступок был мужской, но идиотский.
Не такой требовался кулак, чтобы сдвинуть с места красу и гордость тренажерных залов.
Сережа пропустил этот жалкий удар, но как пропустил? В ту долю секунды, когда кулачишко артиста коснулся его бока и проскользнул в пустоту, Сережа качнулся вперед, вынося почти одновременно оба кулака, и левая рука нанесла резкий хук, а правая, чуть опоздав, приняла летящее тело артиста снизу и впечаталась в подреберье…
Маркиз-Убоище рухнул.
Сережа встал над ним, глядя вниз с большим презрением. И стоял две с половиной минуты — пока не понял, что кажется, перестарался. Хотя вроде и не очень старался.
Тогда он опустился на корточки и похлопал Маркиза-Убоище по щеке. Тот пробормотал что-то неприличное и пошевелился.
— Больной будет жить, — заметил Сережа. Это бормотанье вызвало в нем угрызение совести, нельзя так обращаться с ненакачанным, а Сережа, взбудораженный погоней за Майкой, шарахнул Маркиза-Убоище не слабо. Он вообще поставил за принцип проявлять гуманизм по отношению к женщинам, детям, старцам и задохликам.
Взяв свою жертву за плечи, Сережа усадил ее, прислонив спиной к Данкиной двери. И подумал, что если каким-то чудом Данка оказалась дома и подсматривает в глазок, то с нее причитается. Сама бы она, при всей своей силе и отваге, не могла так припечатать бывшего любовника.
— Которое? — внятно спросил вдруг Маркиз-Убоище.
— Что — которое?
— Ухо — которое?…
Сережа не сразу понял, что артист вычисляет пострадавшее ухо.
— Правое, — сориентировавшись, ответил он.
— Это хорошо… — загадочно заметил Маркиз-Убоище.
Много чего приходилось делать Сереже в последние дни, но вот пациента в сумасшедший дом он еще не доставлял.