— Некого мне тут вдохновлять! Некому дарить идеи! — как бы подводя итог недолгой жизни непонятно где и непонятно зачем, восклицала Майка. — А без этого я не могу… Я действительно Оникс! И мое место — в пирамиде Вайю!
Майка шагнула к шкатулке — и светло-полосатый луч, вращаясь, возник из камня и тоже превратился в прозрачную колонну, по которой пробегала переливчатая рябь.
— Признал хозяйку, — сказал Монбар. — Алмаз, она действительно из моего отряда. Нельзя ее здесь оставлять.
— Да, — отвечал Алмаз, чуть усмехнувшись. — Забирай ее. Ты не возражаешь, Гранат?
— Будущее нельзя выпросить, его можно только выбрать навсегда, — сказал мальчик.
Монбар протянул Майке руку — и она ухватилась за эту мощную, черной шерстью поросшую руку, и шагнула в полосатый завихряющийся свет, исходящий от оникса, и встала рядом — как бесстрашный котенок рядом с мощным кудлатым черным ризеншнауцером.
— Я всегда искала способ быть нужной… Я всегда хотела исцелять… А Оникс — целитель! Понимаете?
— Да.
Сережа не понял, кто сказал это — Алмаз или Аметист. Сияние четырех лучей налилось силой, съело сперва лица и одежду, потом силуэты. И ушло обратно в шкатулку — как теряет высоту струя воды из выключенного фонтана.
— Майка… — произнес Сережа.
Произошло нечто — чересчур стремительное для атлетического понимания и чересчур обидное для атлетической души. Человеку, который всегда и везде был прав, сталкиваться с такими событиями опасно. Особенно человеку, который всегда твердо знал, что и для кого в этой жизни лучше…
Данка опустилась на корточки, подняла шкатулку и закрыла ее.
И встала посреди комнаты, опустив голову.
— Тебя проводить? — спросил Маркиз-Убоище.
Теперь, когда Майка ушла навеки, он получил хоть временное, а пристанище, и Данка могла больше не опасаться его приставаний.
Теперь, когда Майка ушла навеки, он получил хоть временное, а пристанище, и Данка могла больше не опасаться его приставаний.
— Не надо, — сказала она. — Спасибо. Мне ничего не угрожает. И у меня же есть пистолет.
— Пистолет… — проворчал Сережа. — Нашли кому доверять ценности…
Вдруг он вспомнил те страшные минуты жизни, когда предлагал этой рыжей авантюристке руку и сердце. Он был первый, кто догадался сделать это — и Данка, при всех своих недостатках умевшая держать слово, теперь просто обязана стать его женой!
Сама она, однако, об этом вспоминать не стала. Может, честно забыла, кто ее разберет… хотя не каждый же день получаешь предложения от красы и гордости тренажерных залов…
А может, ждала, пока он потребует исполнения обещания.
Но не дождалась. Конечно, Сережа понимал, что Данка сейчас нуждается в поддержке, но в какой-то другой, не интимной, не мужской, и не обнимать же ее за плечи, бормоча утешительные глупости, в самом деле!…
Данка, ни с кем не прощаясь, направилась к двери. Сережа не то чтобы шагнул — он качнулся, собираясь сделать шаг. Молча проводить по ночному городу — вот это было бы по-мужски, по-атлетически. Тут же перед ним оказалась Лилиана.
Смешно было ведьме надеяться, что она удержит атлета. Человек, способный одной рукой отодвинуть трехдверный шкаф, то же самое проделал бы и с ней без всякого членовредительства. Однако Лилиана встала на пути у Сережи, всем видом показывая, что преследовать Данку не позволит.
Данка вышла и тихо притворила за собой дверь.
— Сядь, чего ты… — сказал отец Амвросий и сам подсел к столу. — Лилька, чайку бы, а?…
Вид у него был крайне подавленный.
— А к чайку ничего не найдется? — сразу оживился Маркиз-Убоище.
— Бу-тер-бро-ды, — не глядя на него, четко отрубила ведьма.
Странно было в помещении — как будто после света, радовавшего душу, настал какой-то неприятный, сырой, паутинный полумрак. Тоскливо в нем было — как тоскливо бывает после неудачной тренировки, когда вроде и полтора часа проковырялся, однако выполнил комплекс на три четверти, не больше, и то — нагрузки не держал, старая травма плеча подала голос, ногу о валявшийся на полу блин ушиб…
— Блин… — буркнул Сережа.
— Блин-компот! — новой присказкой отвечал Маркиз-Убоище.
— Блинотень… — загадочно выразился отец Амвросий.
Лилиана посмотрела на всех троих поочередно.
— Вот-вот, — сказала она. — Так я и знала.
А что она имела в виду — Сережа не понял, потому что ведьма торопливо вышла в коридор. И снова хлопнула дверь, ведущая на лестницу.
Из спальни опять высунулся Вовчик.
— Убрались эти? — спросил он, выходя. — Перекусить ничего не найдется?
Маркиз-Убоище махнул в сторону двери — мол, на кухне найдешь…
Гигант, пожимая плечищами, вышел.
— Ворожею убей… — произнес отец Амвросий. — Легко сказать…
— Теперь-то чего ссориться? — удивленно спросил его Сережа. — Подумаешь, идейные враги.
— Подумаешь, идейные враги. Вы ведь больше не увидитесь.
Бывший энергетик вздохнул и повесил красивую голову в длинных локонах, а филармонический артист исподтишка показал артисту, как указательным пальцем следует сверлить собственный висок. Этот выразительный жест, к большому Сережиному удивлению, относился вовсе не к красавцу-батюшке, а к нему самому.
— Ты чего это? — Сережа даже не обиделся, а просто очень удивился.
Маркиз-Убоище выразительно махнул на него рукой — мол, чего с дураком разговаривать… И тоже тяжко вздохнул.