— А ты откуда знаешь? — удивился Сережа.
— Так я же встречал его потом у деда! Ты слушай дальше. Дед ему эту шкатулку вручил и говорит что-то вроде того — мол, изучай, а как война кончится — будешь знатным геологом! У парня глаза сразу загорелись. Он и без того к деду привязался, а тут — такой судьбоносный подарок! Своего добра у него было — один заплечный мешок, ну, шкатулка вместе с дедовым барахлом по Германии и ехала. А потом парень помог деду все это дело домой доставить, а сам к себе поехал, в деревню на Урале, а в какую — уже не у кого спрашивать. И шкатулку увез.
Маркиз-Убоище, услышав свист вскипевшего чайника, вскочил, достал из дорожной сумки банку с чаем и сам приготовил крутую заварку.
— Если не водка, так хоть чифирь, — объяснил он Сереже, с недоумением воззрившемуся на черный деготь в заварочнике. — Ты попробуй. Зэки были не дураки, когда сочинили чифирь.
— Тибетские трупы у нас уже были, дедушкины подсвечники были, — перечисли Сережа. — Зэков еще не было.
— Погоди, сейчас доберемся до трупов, — мрачно пообещал Маркиз-Убоище, обиженный, что его напиток не оценили. — Так вот, ординарец проболтался сколько-то у себя в деревне и действительно поехал учиться на геолога. Со шкатулкой подмышкой… Не поступил в институт, пошел работать, но не сдавался, летом ездил с партиями рабочим и от этой геологии расхворался. И какие-то несчастья у него начались — погорел, что ли. Денег взять негде. Он — к деду. А тогда дед был на взлете, и очень ему не хотелось, чтобы в городе пронюхали про его мародерство. Он этого бедного геолога подкормил чуток. Через несколько лет тот снова приезжает — тогда я его и видел, а было это… Ну, пятнадцать лет назад — уж точно! Опять у него полный вылет в трубу. Но приехал не с пустыми руками — привез камушки. Тут я, правда, не понял. То ли сам догадался привезти, то ли дед попросил — дед-то на старости лет ювелирным делом увлекся и Вальку заразил. Ну, уехал геолог с деньгами, а потом уж позвонила его вдова.
— Печально, — заметил Сережа.
— Печально, — согласился Маркиз-Убоище. — Но ты еще главного не знаешь. Пока эти камушки были у геолога, к деду приезжали их торговать. Мол, слыхали, что вывез в свое время интересную коллекцию полудрагоценных камней. А дед про ту шкатулку забыл напрочь! Показал свое каменное имущество, поклялся, что больше ни осколочка, и покупатель уехал не солоно хлебавши. А откуда он взялся — не скажу.
Не знаю! И Валька, скорее всего, не знает. Года два назад у Вальки узнавали — не осталась ли после деда такая-то шкатулочка? Он не признался, почему — потом поймешь. А теперь подумай — что бы это значило?
— Кто-то шел по следу шкатулки? — предположил Сережа и снова обидел Маркиза-Убоище, полагавшего, видимо, что качку до этого ввек не додуматься.
— Вернемся теперь к тибетским трупам, — предложил артист, прихлебывая чифирь. — Как ты полагаешь, откуда они в Берлине взялись?
— Прибыли с Тибета.
— И прибыли еще в двадцатые годы. Каким-то образом в Берлине оказался тибетский монах, который вдруг полюбил нацистов. Он точно предсказал количество мест, которое национал-социалисты получили на выборах в рейхстаг. И туда стали перебираться другие монахи. Как ты думаешь, чем они там занимались?
— Молились своему тибетскому богу, — буркнул Сережа. В таких вещах он был не силен.
— Обучали нацистов оккультизму! — провозгласил Маркиз-Убоище. — Теперь понял? Обучали их тибетской йоге! И вообще всякой мистике! Ведь нацисты были помешаны на мистике! И на всякой древней символике! Вот возьмем свастику…
— Не надо брать свастику, — попросил Сережа. — Давай вернемся к шкатулке с камнями.
Попросил причем очень миролюбиво.
— Да ведь в этой шкатулке были какие-то мистические камни! — завопил Маркиз-Убоище. — Все еще не понимаешь? Если их вывозили в Австрию вместе с сокровищами — значит, это были особенные камни! Ты подумай — вот лежат в этих отделениях кусочек сердолика, кусочек оникса, кусочек аметиста, кусочек яшмы — это же по нашим временам дешевка! Их теперь из Индии пудами везут! Все — в виде кабошона…
— В виде чего?
— Кабошон — слово такое французское.
— Может, капюшон? — усомнился Сережа.
Маркиз-Убоище так на него глянул, как если бы атлет при всем честном народе сделал на паркете лужу…
— Ка-бо-шон! — произнес он взятно, да так, что соседи через два этажа услыхали. И изобразил руками сферу, словно футбольный мяч огладил.
— Вот так, только меньше, — объяснил он. — Если хочешь знать, как гранят камни, спроси Вальку, он тебе про все огранки растолкует, и про «Мазарини», и про «Перуцци», и про «голландскую розу», и про «антверпенскую розу», и про ступенчатую огранку, и про огранку клиньями. Дед хотел, чтобы он стал ювелиром, а у Вальки руки из задницы растут, он все больше почитать да полялякать… В общем, раньше почти все камни делали кабошонами, а с пятнадцатого, чтоб не соврать, века их стали гранить по-настоящему. Когда умудрились получить алмазный порошок для шлифовки. И те камни, что были в шкатулке — или очень старые, или их зачем-то сделали на старый лад. Понял, нет?
— Допустим, — буркнул Сережа. Он уже понял, что последовательно связался с двумя сумасшедшими алкоголиками. Вот теперь и этот про мистику заговорил…