Отец Амвросий проследовал на свое место, сел и сделал скорбный лик. Всем видом он показывал — не корысти ради, а для вызволения двух женщин из когтей мистики спасением души жертвую…
Оглядев свое притихшее воинство, Сережа понял, что за бутылкой идти некому. Лилиану посылать — неприлично. Отца Амвросия — тем паче. Маркиза-Убоища — может не вернуться. Сам же он боялся оставить компанию без присмотра. Не передрались бы…
На басню «Лебедь, Рак и Щука» наложилась древняя логическая задачка «Волк, коза и капуста».
И потому Сережа вышел в зал, подошел к студенту Вадику и попросил его срочно принести в тренерскую бутылку дешевого коньяка. Вадик, потрясенный явлением среди штанг и тренажеров красавца-батюшки, закивал и смылся прежде, чем Сережа выцарапал из кармана узких джинсов кошелек.
Лилиана оказалась права — алкоголь пробудил глубинные слои артистического подсознания.
Лилиана оказалась права — алкоголь пробудил глубинные слои артистического подсознания.
— Вспомнил! — воскликнул филармонический артист после второй рюмки. — Мы на закрытом концерте познакомились! Помните, еще при советской власти были закрытые концерты для партии и правительства? Я впервые должен был вести! Он ко мне в буфет на репетиции подсел, поговорили! Он — гэбист! Я когда понял — даже коньяк пить не стал, капнул в кофе — для тонуса, говорю, — и фужер в стороночку!
— С чего ты взял, что он гэбист? — удивился Сережа.
— С чего? Да ты бы слышал, как он говорил! Он же со мной, как с тяжелобольным, говорил!
Сережа обвел взглядом присутствующих.
— Не понял! — помотал головой отец Амвросий.
— Зато я поняла. У них манера была такая — если человек им зачем-то нужен, разговаривают очень вежливо и сострадательно, — объяснила Лилиана.
Сережа посмотрел на нее с уважением. Сам он был человеком предельно законопослушным, но, поскольку пресса создала особый ореол вокруг страдальцев, побывавших в застенках КГБ, то и Сережи не миновало заблуждение сие. Как в семидесятые годы можно было составить батальон из тех уцелевших ветеранов, что несли с Лениным бревно на субботнике, так в начале девяностых вдруг выяснилось, что каждый болтун и бездельник остался в жизни у разбитого корыта исключительно благодаря проискам КГБ.
Отец Амвросий же на Лилиану покосился. Да еще с неприличным для батюшки выражением лица — мол, знаем мы вас, не в первый раз, вчера вы были у нас — пропал самовар у нас…
— Ну, если ты пить не стал — значит, действительно… — Сережа покачал головой. — И вот, двадцать лет спустя, этот человек узнал тебя и опять подсел в буфете?
— Не двадцать… — филармонический артист углубился в вычисления. — Я тогда еще был в театре, а ушел я из театра в восемьдесят шестом, а концерт был года за два до ухода, точно, на восьмое марта… и это получается… получается…
Арифметика была для артиста мучительна. Он, потупив взор, загибал пальцы, шевелил губами, потом возвел глаза к потолку — и рот его сам собой приоткрылся, а достойная аристократа физиономия изобразила недостойный аристократа ужас.
— Господи, неужели я такой старый?!?
— Старый — это еще полбеды, — философски заметила ведьма. — Можно быть старым мудрецом, старым профессором…
Ее голос набрал силу.
— … а ты — старый дурак! Ты можешь сказать, где эта сволочь тебя отыскала?!?
— В бутербродной! — неожиданно для самого себя выпалил Маркиз-Убоище.
Оказалось — в филармонии есть буфет, куда ходить не стоит, потому что там заседают дамы из администрации, а есть заведение за углом, где в меню три блюда — бутерброд с килькой, бутерброд с колбасой и водка. Что характерно — заведение процветает. И туда можно смотаться абсолютно незаметно.
Маркиз-Убоище как раз ставил на стойку блюдце со стопочкой и закуской, когда его окликнул пожилой мужичок самого что ни на есть обычного вида.
— У них вид всегда обычный, — вставила Лилиана.
Мужичок показал Маркизу-Убоищу зеленоватый край кружка колбасы, сам вернул эту мерзость буфетчице, стребовал качественную закусь, а потом, слово за слово, рассказал, что по заданию неких новых русских ищет не отдельные сокровища антиквариата, а полностью собранные коллекции, желательно в красивой витрине и под стеклом.
Посмеялся над своими безграмотными заказчиками, намекнул — у артистов всегда самые неожиданные знакомства, да и сами они любят собирать ненужные вещицы, так, может, Маркиз-Убоище подскажет, к кому обратиться? Или даже сам выступит посредником?
— А тебе не показалось странным, что человек, имеющий дело с антиквариатом и драгоценными камнями, заходит перекусить в бутербродную? — спросил отец Амвросий.
— Ну и что? Я сам туда захожу, — невозмутимо отвечал филармонический артист. И, пока присутствующие ошалело переглядывались, налил себе еще коньяка.
— Мораль сей басни, — произнес Сережа. — В те незапамятные времена присматривали за Наследником… Кстати, откуда его дедушка на пенсию уходил? Из какой структуры?
— Из армии, — неуверенно отвечал Маркиз-Убоище. — Вон у него какой иконостас!
— Это — былые заслуги. Где-то знали, что квартира набита всякими интересными штучками, и отслеживали связи Наследника, — начитавшись в свое время соответствующих журнальных статей, Сережа проповедовал не хуже любого журналиста. — Зачем-то именно теперь потребовалась шкатулка. Наследник целыми днями сидит дома, читает книги, смотрит видак и квасит. Его вылазки за продовольствием непредсказуемы. Но ведь он вынужден время от времени продавать что-то из наследства, иначе помрет от голода и жажды. Пока — все ясно.