— Ну, ты не это… — и Сережа замолчал, потому что утешать не умел. Вот мозги вправлять — другое дело.
Данка подняла голову и откинула назад рыжие кудри.
— Ерунда! — сказала она. — Справлюсь! Давай я лучше объясню тебе, что тут происходит. Ты слыхал о Первичном небе?
— А что — было?
— В начале времен оно охраняло проявленный мир. Понимаешь, купол над миром. Ведь и у нас сохранились воспоминания — до сих пор же говорим «твердь небесная».
— Разверзлись хляби небесные… — процитировал Сережа Библию.
— Хляби — это уже потом. Была твердь, пока в проявленный мир не вторглось воплощенное зло — Ангро-Майнью. Купол был разбит, осколки упали на землю. И только они хранят былое Первичное небо, только они — хранители изначального, истекшего, настоящего и всех прочих времен от Ангро-Майнью. Понятно?
— Пока — да.
— Поехали дальше.
— То, что раскололось, может и должно возродиться. Возможность восстановления Первичного неба появилась в тот миг, когда осколки рухнули на землю. И они начали объединяться, и сперва создали Вайю, — Данка не рассказывала, а вещала. — Вайю — это промежуточный мир, где мы сейчас находимся. Изначально Вайю был божественно пуст, но осколки стали творить его — и сотворили! Каждый, самый малый, сделал себя как бы дверью, через которую в Вайю шла энергия проявленного мира. И вокруг Вайю стала расти пирамида. Энергия проявленного мира здесь преобразуется в энергию времени. Понятно?
— Уже нет, — честно признался Сережа.
— Осколки Первичного неба хранят память о нем! — проповедница стала заводиться. — Оно состояло из минералов! Минералы хранят память и пытаются восстановить купол, который охранял проявленный мир от зла — Ангро-Майнью!
— А что такое проявленный мир?
Данка задумалась.
— Ну, точного определения я дать не могу… Мир, который можно потрогать, что ли…
Атлет покачал головой. Еще со времен конструкторского бюро он знал цену обтекаемых определений.
Очевидно, мир Вайю должен был вербовать в свои ряды поэтов, художников и тех благоразумных музыкантов, которые берегут барабанные перепонки слушателей, но никак не технарей, да еще обремененных бицепсами.
— Ладно, потом вернемся к проявленному миру. А что это за шкатулка, ты можешь объяснить? — спросил Сережа.
— Шкатулка — это схема пирамиды. Я бы даже сказала — голограмма пирамиды, — Данка столь отважно произнесла эти странные слова, что Сережа поверил. В самом деле, если камни засасывают людей, если есть Вайю, если там можно напороться на живого флибустьера, почем бы шкатулке не быть голограммой?
— Но, знаешь, я тут не так давно, чтобы все понять, — честно призналась Данка. — Ты спроси Даниэля. Он уже давно, с семнадцатого века. Яшма — вообще из древнего Китая. Там ее звали Ян Тайчжень. Ее обучали даосы. Топаз когда-то был, ты не поверишь, канатоходцем где-то на Востоке. Потом оказался в Иране, бросил семью, ушел к огнепоклонникам… Ты поговори с ним — он много знает.
— Сердолик! — позвал нетерпеливый голос Монбара. — Не слишком ли засиделся твой гость, сударыня?
— Мы ще не раз встретимся, — пообещала Данка. — А теперь — иди, Сереженька, но только поскорее от меня удирай! Не то попадешь под волну радиации. Я теперь — живой прибор доктора Бадигиной. Но в больших количествах я опасна. Во всяком случае, для новеньких…
— Как всегда. Странные дела, — заметил, вставая, Сережа. — Этот, Аметист, в каком виде ушел в камень, в таком и тут разгуливает. А из тебя чудище какое-то сделали. Щупальца, когти…
— Когда ты познакомишься с Изумрудом, то вообще не поймешь, что это такое, — пообещала Данка. — Просто тебе станет очень светло и хорошо. Сквозь тебя пройдет его свет, понимаешь? Изумруд — командир первого отряда, отряда хранителей изначального и мнимого времен, и он же отвечает за Вечность. Изумруд воплощает эпоху творения — Артезишн. А я принадлежу уже эпохе смешения — Гумезишн. Мой объект — истекшее время, вплоть до раскола Первичного неба.
— Сердолик, время идет, а шкатулка — неизвестно в чьих руках! — напомнил флибустьер.
— Представь, что купол — из очень тонкой пленки, и выбегай! — приказала Данка. Руки выкинь вперед и, когда коснешься купола, просто упрись и резко разведи их в стороны. И — беги, пока ноги несут. Я бы не хотела накрыть тебя радиацией. Ну?
Сережа сделал с места два прыжка, ударил ладонями в стенку, оказавшуюся довольно жесткой, раздвинул ее — и получил щель, достаточную для того, чтобы проскочить наружу.
— Стой, стой! — закричал ему вслед Монбар. — Все не так страшно, сударь мой!
— Чего уж тут страшного… — проворчал Сережа, успевший отбежать довольно далеко. — Всего каких-то двести миллирентген…
Монбар вразвалку пошел за ним следом.
— А где моя бабка? — спросил атлет.
— Бабку пока забрала Яшма. А нам, сударь мой, поговорить о деле надобно. Где ты оставил шкатулку с камнями?
— Да что это за шкатулка такая? — возмутился Сережа. — Почему из-за нее столько суеты? Данка вообще ее голограммой назвала!
— Голо?… — флибустьер помотрел на атлета очень подозрительно. — Сейчас я тебе попроще растолкую. Если ты со своим аббатом читал Библию…
— Не читал.
— Чему же тебя тогда учили? — удивился флибустьер. — Тут у меня ее под рукой нет, да, наверно, я и так обойдусь.