Сев на песок, он принялся чертить пальцем.
— Когда Моисей вывел свой народ из плена египетского и сорок лет водил по пустыне, ему открылись многие тайны, — начертав пальцем квадрат и деля его на девять клеток, — сказал Монбар. — И в том числе — такая тайна, которую он и не осознал толком. А понял лишь, что узрел нечто великое и священное. Представь, что взобрался ты на самую высокую мачту, глядишь с нее вниз и видишь вот такую штуковину…
Флибустьер изобразил пирамиду, как ее принято рисовать в учебниках геометрии и стереометрии.
— И смотришь ты на нее вот отсюда, малость слева, так что видна и вершина, и все четыре угла, и даже просвечивает кое-что… Не знаю, откуда Моисей увидел это диво, но именно его попытался увековечить на наперснике своего брата Аарона, которого поставил первосвященником. Ибо знал, что в нем — великий смысл. Вот он, наперсник…
— Тут девять клеток, а в наперснике — двенадцать камней, — вспомнил Сережа.
— Не двенадцать, а девять камней имеют главный смысл, — сказал Монбар. — Если исправить ошибки, связанные с тем, что Моисей дал камням знакомые ему названия, а вообще-то в них плохо разбирался, то выйдет вот что: в первом ряду — красный Сердолик, он же — карнеол, желтый Топаз и зеленый Изумруд. Во втором — Рубин, тоже красный, но с лиловым отливом, голубой Сапфир и Алмаз, в третьем — темно-алый Гранат, серый узорчатый Агат и лиловый Аметист, то есть — мы с тобой.
Сережа недоуменно покосился на него, и флибустьер прекрасно это видел, но ничего не стал растолковывать.
— Эти камни — главные в шкатулке и на том наперснике Аарона. Хризолит, Оникс и Яшма для нас пока необязательны. Если наперсник первосвященника лишить их, ничего не изменится.
— Ну, ладно, — позволил Сережа.
— Девять камней образуют квадрат, который лишь кажется двухмерным, — продолжал Монбар.
— Девять камней образуют квадрат, который лишь кажется двухмерным, — продолжал Монбар. — Он по сути своей трехмерен и являет собой пирамиду. По углам: камни четырех отрядов — хранителей времени. Сердолик, Изумруд, Гранат и Аметист — командиры своих отрядов. Вершина пирамиды — изначальный камень Рубин. Он — из вещества изначального Неба. Рубин пронизывает пирамиду насквозь, а ему отвечает Сапфир. Сквозь их взаимодействие виден — Алмаз, Законодатель. Все очень просто.
— Действительно, просто, — согласился Сережа. — И из-за этой схемы чуть было не убили двух человек?
— Из-за нее убили куда больше, — отвечал флибустьер. — Конечно, меня трупами не испугаешь, но если бы ими можно было завалить дорогу, ведущую к тайне пирамиды Вайю, уж я бы не поскупился! Я бы только позаботился, чтобы их умертвили безболезненно, или, во всяком случае, без избыточных страданий.
— Погоди! — не то чтобы воскликнул, столь явно выражать удивление было не в его привычках, а просто чуть громче сказал Сережа. — А как же пленники, которым вспарывали животы, конец кишки прибивали гвоздями к дереву, а затем тыкали его горящим факелом под зад, чтобы он бежал, а внутренности разматывались? Разве не по твоему приказу?…
— А откуда тебе, сударь, про сие известно стало? — возмущенно перебил его флибустьер.
— Из книги.
— Я и не сомневался, что про меня напишут книги. Не соизволил ли ты обратить внимание, кто тот писака?
— Не соизволил, — буркнул Сережа. И впрямь — не до автора ему было.
— Клянусь честью — испанец!
— Почему испанец? — опрометчиво спросил Сережа.
— Потому что я мстил испанцам! — зарычал Монбар, да так, что человек впечатлительный невольно при этом рыка увидел бы у него в руках абордажный крюк, саблю, мушкет и два пистолета, все вместе. — Испанцам не место на свете — и я их истреблял! Я избавлял от них человечество!
— Выходит, ты лучше всего человечества знаешь, что для него необходимо, а что — лишнее? — очень довольный этим шумом, поинтересовался Сережа.
— Потому-то я и стал Аметистом, сударь мой! Полагаю, и ты не хуже моего можешь держать речи о том, что необходимо, а что — излишне, — отрезал флибустьер. — Ну так вернемся же к шкатулке! Где ты ее оставил?
— Нас с бабкой загнали в тупик, — Сережа мучительно вспоминал план виллы. — Там было одно окно, смотрело не на шоссе, а в сторону… не в сторону города, это уж точно… Я решил уничтожить содержимое шкатулки и поставил ее на подоконник. Тогда камень и раскрылся.
— Нужно забрать ее у тех людей и спрятать так, чтобы с собаками не найти, — распорядился Монбар. — Я имею в виду не тех кудрявых шавок, которых знатные дамы берут с собой в постели, а настоящих боевых псов, обученных охоте на людей. В свое время испанцы немало их воспитали на Эспаньоле…
— Почему за этой шкатулкой так охотятся?
— В руках у черных магов она — сильнейшее оружие. Камни в ней подобраны так, что наилучшим образом олицетворяют пирамиду, а власть на пирамидой — это власть над энергией времени и над множеством иных энергий, — флибустьер, говоря об этом, был мрачен, как туча. — Когда эта шкатулка случайно попала мне в руки, камни были разрознены, но у них есть особое свойство — они как бы диктуют свое правильное положение, и это скверно.
Маг, который зачаровал их и наложил на них это заклятие, наверно, уже лет пятьсот как жарится в аду! И ведь он подобрал только самые старинные камни! В мое время уже никому бы не пришло в голову делать изумруд, даже скверный изумруд с трещинами, кабошоном. Его бы раскололи и гранили таблицей. Так что, брат Аметист, придется тебе на время вернуться туда и забрать шкатулку.
— Может быть, стоит выждать? — спросил Сережа. — Ведь она в руках не у каких-то магов, а у хозяина обычной полууголовной фирмы. Вряд ли он что-то понимает в энергиях и тому подобном… К тому же религия у него не та…