— Люба, — сквозь зубы, с усилием, признал Славка. — Но это — пустое. Ты же хочешь — за моего князя, за Ярополка. Ты так сказала…
— Да, да… — прошептала Рогнеда, еще крепче прижимаясь к Славке. — Но это… Пустое теперь. Не достанусь я твоему князю, Славка! Пал Полоцк! А кремлю не устоять. День-два — и возьмет его Владимир. — Или ему, или смерти достанется Рогнеда! — Голос княжны дрогнул. — Рабичичу или сырой земле! Кто раньше поспеет!
Тут она уткнулась личиком в плечо Славки и заплакала.
Славка притянул ее к себе, гладил, шептал что-то, утешая… Но он знал: княжна сказала правду. Если и простоит полоцкий кремль больше одного дня, так только потому, что воинство Владимира занято грабежом. Пока не натешатся нурманы добычей, пока не выгребут город дочиста. День, может, два…
И помощи ждать неоткуда…
— Возьми меня, возьми меня, Славка! — жарко прошептала Рогнеда. — Сейчас! Быстрее!
У Славки с прошлой луны не было женщины. Соскучился по сладкой ласке. Тело требовало: возьми! Но с телом бы Славка как-нибудь справился. С сердцем совладать труднее.
Рогнеда, видно, чуяла его колебания… И его слабость. Она прижалась еще крепче, терлась грудями, животом, бедрами… Неумело, но пылко. И Славка не стерпел. Да и что беречь ему было? Права княжна: не достанется она Ярополку Киевскому. Никогда.
Славка легонько толкнул ее, опрокидывая на спину. Княжна с готовностью опрокинулась, раздвинула ноги. Лоно ее было скользким и влажным. И запах от него шел… Как от весенних цветов.
— Что это? — спросил Славка.
— Маслице, — немножко смущенно проговорила Рогнеда. — Я ведь первый раз… Ни с кем еще не любилась… Ну что ты ждешь? Бери меня быстрее!
Славка коснулся губами ее ушка… И отдернулся, уколовшись о сережку. Не сняла. Забыла.
Непонятно почему, но от этой ее забывчивости Славка вдруг сразу забыл, что Рогнеда — старше, что она — княжна. Он был мужчиной, сильным умелым мужем, а она — неопытной, девственной, хрупкой…
— Любо моя, — шепнул он, ласково стиснув ее бедро. — Куда нам спешить? Ночь длинная…
Когда Славка снова коснулся ее лона, Рогнеда вздрогнула, вздохнула со всхлипом…
Она уже не была княжной, решительной, привыкшей приказывать… Ей вдруг стало немножко страшно.
Нет, Рогнеда очень хорошо знала, что сейчас будет. Она не единожды видела, как любятся. И в Купальские ночи, на травке, и в теремных покоях. Однажды она даже велела парню из дворовых холопов взять одну из ее девок. Тот не посмел ослушаться. Да и девка была не прочь. Рассмотрела тогда Рогнеда все как есть. В подробностях. И позже еще девок порасспрашивала, что да как. А как иначе? Она же — княжна. Не может такого быть, что челядь что-то знает, а она — нет. Но одно дело — видеть, как другие. А совсем другое — самой…
Рогнеда немножко напряглась: знала, что будет больно. Ждала… Боли не было. Было — странно…
У Славки и прежде были девственницы. Девственниц в дружине ценили особо. Отроки хвастались друг другу… Многие — привирали. Славка не хвастался и не врал.
Ионах когда-то сказал: «Не друзья, а подруги твои должны знать, каково твое мужество».
А брат Артём добавил: «А помнят девки не боль, а ласку».
«Это смотря какая боль», — возразил Ионах.
И оба засмеялись.
Славка не понял тогда, почему они смеются. Он сказанное — запоминал.
Потом пригодилось.
И — сейчас. Как ни хотелось Славке войти — ударом копья, но сдержался. Вошел мягко и плавно, медленно… Так наносят умирающему последний удар: клинок сам ищет верную дорогу к сердцу, а его хозяин лишь принимает последний вздох, последнюю дрожь. Глядя в глаза…
Глаза у Рогнеды были закрыты, а вздох и дрожь были не последними, а первыми. Тесная щелочка стала еще тесней… И еще тесней, когда Славка выплеснул первое, самое крепкое семя…
Груди у Рогнеды — большие и налитые, а бедра широкие, как у взрослой женщины. Она и есть взрослая. В ее годы у обычных женщин уже по двое-трое детей. Однако Рогнеда — княжна. Княжну выдают замуж не когда созреет, а когда находится подходящая партия. Могут и в пять лет выдать. И в двадцать пять.
Но женская природа одинакова и у княжен, и у холопок. Очень, очень истосковалась Рогнеда в своем девичестве. А близкая смерть, что орала по-нурмански по ту сторону кремлевских стен, только умножила телесную жажду.
Уже насквозь промокли льняные простыни, а Славка и Рогнеда всё никак не могли насытиться друг другом. Вроде бы совсем обессилят: полежат рядом, погладят друг друга… Потом хлебнут меду — и опять любятся.
Нравились они друг другу очень. Телесно. Славка — большой, мускулистый. Кожа — гладкая, вся в полосках старых шрамов. Руки, ноги — крепче дуба. Рогнеда для девы тоже не слаба. И лук натянуть умеет, и конем управлять. Бедра, колени, икры. Обхватит Славку ногами — крепко! А ступни мягкие, маленькие. Княжны по стерне верхом скачут, а не босиком бегают. Босиком — только по шкурам да по коврам в теремных покоях.
Всю ее изласкал Славка — от маленьких мягких ножек до самой макушки, вокруг которой короной свилась толстая девичья коса. Ее бы распустить следовало, а наутро заплести по-иному: не по-девичьи, а по-женски. Но близость их — тайная. Потому косой Рогнединой Славке играть можно, а расплетать — нельзя. И кричать — тоже нельзя. Потому не кричала Рогнеда — стонала тихонько, закусив пухлую губку.