— Да ладно, бать! — отозвался Славка. — Можно подумать, достаток твой — только от смердов. Все знают: богатство твое мечом взято и торговлей умножено. Хоть у кого в Киеве спроси.
— Ты слушай, а не спорь! — сердито произнес Сергей. — Если и взял я богатство в бою у тех же ромеев или хузар, так ведь оно тоже не на пустом месте взялось. Такие же смерды, только не наши, а ромейские и хузарские его сотворили. Ясно?
— Ясно, — послушно согласился Славка. Раз отец осерчал, значит, дело серьезное. А коли так, то надобно просто запомнить сказанное, и всё тут.
— Так что с княжной полоцкой? — перевел он разговор на другое. — Неужто надеется ее отец за нашего князя отдать?
— Хотелось бы, чтоб надеялся, — сказал Сергей. — Но мне, к сожалению, другое сообщили. Будто теперь Роговолт дочку за ляшского князя намерен отдать. Так ты скажи ему — от меня: пусть не торопится. Может, еще получится у меня — уговорить Ярополка.
— Слышь, бать, а тебе-то это зачем? — спросил Славка.
— А затем, что мы с тобой в Киеве живем, киевскому князю служим и благо Киева — наше с тобой благо.
А полоцкое княжество Киеву необходимо. Это, сынок, главные ворота на пути от севера к югу. Самые важные волоки, самый надежный укорот новгородским буянам и — крепкий щит от викингов. А ляхи нам хоть и не враги пока, но и не друзья, это точно. Великий князь Мешко — сосед опасный. А Полоцком укрепится — еще опаснее станет. Хуже только, если Рогнеда передумает и за Владимира выйдет.
— Это еще почему? — удивился Славка. — Думаешь, Владимир тоже против Киева злоумышляет? Против брата?
— Не думаю, а знаю, — ответил Сергей. — И осуждать его за это не могу. Ярополк его сильно обидел. Такое простить трудно. Я бы на его месте тоже силу копил: чтобы второй раз меня из собственного дома не изгнали. Но пока у Владимира с Роговолтом дружбы нет, Киеву опасаться нечего. Новгород и Полоцк — как два борца, что друг друга за руки держат. Пока их не расцепят — ни с кем больше не схватятся.
Но пока у Владимира с Роговолтом дружбы нет, Киеву опасаться нечего. Новгород и Полоцк — как два борца, что друг друга за руки держат. Пока их не расцепят — ни с кем больше не схватятся. И нам важно, чтобы силы у них были примерно одинаковыми. Если Владимир чересчур много силы скопил, надобно Полоцку помочь. Вот поэтому после Полоцка ты, сынок, дальше поедешь. Прямо в Новгород. Владимир тебя не обидит. Мы с ним не в ссоре, да и новгородцы меня знают и уважают. Я тебе скажу, с кем у нашей семьи крепкие связи. У них и остановишься. Поживешь там немного, осмотришься, прикинешь что к чему. Вернешься осенью, с моими людьми, что торговать в белозерскому князю ходили. С караваном варяжские вои пойдут — наниматься в ромейскому кесарю в охрану. Присмотришься и к ним. Может, кого ко мне в дружину уговоришь. А кто потолковее — чтоб нашим помощником стал в Константинополе. У нас там торговля большая, а верных людей маловато. А следующей весной сам с ними и поплывешь. Пора тебе империю осваивать. Это как-никак цивилизация.
Последнюю фразу Сергей произнес по-ромейски. Но сын понял. Разумел он и по-ромейски. Немного.
Славка был не против. Царьград — это любопытно. Да и отца слушать положено. Особенно если он никогда не ошибается.
Не ошибся Сергей и на этот раз. Только — опоздал.
Глава пятая За веру пращуров!
— … Ярл Торкель с тринадцатью сотнями хирдманов, — сообщил Владимир, победоносно глядя на Добрыню. — Сторговались на четыре марки за меч. Четверть сразу остальное — после дела. Снедь, пиво — тоже все наши.
— Это правильно, — одобрил Добрыня. — Нурманы снедь покупать не станут, так будут брать. Нам беспорядок ни к чему. А как до расчета дело дойдет, глядишь, и мечей у них поменьше станет.
Князь новгородский и его воевода обменялись понимающими взглядами.
— Аеще…
И тут их разговор прервали. В горницу с поклоном вошел один из Владимировых отроков.
— К тебе огнищанин, батька, — доложил отрок. — Чибисом кличут. Сердитый такой.
— Что ему нужно? — сердито спросил Владимир. — Я его не знаю.
— Про дочку свою говорить желает. Врет, что ты ее вчера с майдана схитил и спортил. — И, увидев, как перекосилось от злобы лицо Владимира, поспешно добавил: — Не серчай! Это не я, это он так сказал, пресветлый княже!
Угодил. Взгляд Владимира сразу помягчел. Мило ему сие обращение: пресветлый князь. Так великих князей зовут. Тех, что на киевском столе сидят. Так отца его звали, Святослава Игоревича. Так теперь брата его зовут, Ярополка Святославовича. Младшего брата. А он, хоть и старший, а не великое у него княжение. И даже не самовластное. Так что пресветлым его только свои, дружинные, иногда называют, а прочие — нет.
Но — будут.
— Вспомнил, — сказал Владимир Добрыне. — Сладкая у огнищанина дочка. Эх!
Пока жила рядом молодая княгиня, Владимир старался держать свою похоть в узде, но нынче Олавы в Новгороде не было — осталась на братниной вотчине — в Сюллингфьёрде, и князь отпустил вожжи.
— Так звать, что ли, огнищанина? — спросил отрок.
— Зачем? — удивился Владимир. — Это дочка у него сладкая, а он сам — вряд ли. Гони смерда в шею!
Отрок кинулся из горницы — выполнять, но его перехватил окрик воеводы.