Устаховы дружинники держали правую от ворот сторону вместе с ополченцами-горожанами. В бою почти не участвовали. Вмешивались, когда кому-то из наступавших удавалось взобраться на стену. С отпихиванием лестниц ополченцы отлично справлялись сами, а стрел снизу можно было не опасаться. У нападавших тоже намокли тетивы.
— Пустое, — оценил их деятельность Устах. — Стену им не взять. А вот ворота… Лихо свеи лупят.
— Откуда знаешь, что свеи? — спросил Славка.
Он видел только конец тарана, размеренно ударяющий в створ ворот, но не тех, кто его раскачивал.
— Орут по-свейски, — пояснил воевода.
— Может — вылазку? — предложил Славка.
— Ишь умный какой! — неодобрительно проворчал бородатый дружинник, безуспешно пытавшийся выцедить кого-нибудь из таранщиков. — Новгородцы только и ждут, что мы сами ворота откроем. Ничё, киевлянин, не боись, отобьемся!
— А я бы ударил, — не сдавался Славка. — Пока они здесь всей силой собрались, выскочил бы через другие ворота, да и ударил сбоку! Я слыхал: новгородцы — вояки слабые. Только числом и берут. Ударим конно — не устоят!
— Туда посмотри, — воевода взял Славку за плечо и развернул к другой бойнице: — Видишь, кто там, на дороге?
Славка поглядел. На дороге были конные. Сотен десять, не меньше. Но ближняя дружина Роговолта немногим меньше. А обучены не в пример лучше…
— Это не новгородские ополченцы, а князя Владимира гридь, — огорчил Славку Устах. — Мы ударим сбоку, а они — нам в бок.
— Думаешь, Владимир это? — усомнился Славка.
Сквозь дождевые струи ничего не разглядеть.
Только и разобрать, что конные.
— А больше некому, — сказал Устах. — Те, кто на стены лезет, по-нашему орут. Внизу, с тараном, — свеи.
Такое войско в наших краях только у Владимира. Да ты не тревожься! Наш князь что-нибудь придумает…
И точно. Защитники как раз подняли на стену дубовую колоду пудов на десять и ухнули ее вниз. Целили на «крышу» тарана. Однако нападавшие заметили копошение наверху, закричали свеям, и те потащили таран назад… Но самую малость не успели. Колода упала аккурат на сам таран и переломила опорную жердину. Внутри кто-то дико заорал: придавило, должно быть. На стенах радостно закричали. Атакующие, похоже, пали духом, отхлынули от стен, оставив тела побитых и сломанные лестницы…
— Вот сейчас ударим! — рявкнул Устах, кидаясь к лестнице.
Славка поспешно сунул лук в саадак, затянул кожаный чехол — и следом за воеводой.
Внизу уже готовились. Дружинники спешно выбивали из петель запорный брус. Конные гридни изготовились: ощетинились пиками. Впереди — княжичи. Дождь струился по шлемам, по длинным варяжским усам. Тучи украли цвета. Выбелили лица. Двенадцать шеренг по десять всадников — первая большая сотня. За ней — вторая, третья, четвертая…
Славка свистнул, подзывая жеребца.
Была бы это дружина Ярополка Киевского, стоял бы Славка в четвертой шеренге: вторая лучшая сотня, сразу за десятником. В этой гриди у Славки своего места не было. Поэтому он пристроился к первому десятку Устаховых гридней, которых рог воеводы созвал со стен. Хотелось бы, конечно, — в первые ряды, но туда не протиснуться. Конные стояли плотно, почти касаясь стременами.
Ворота распахнулись. Конница хлынула наружу, огибая брошенный таран, расплескивая копытами жидкую грязь…
Славка встал на стременах — что там, перед воротами?
Увидел разворачивающихся в боевой порядок конных, убегающих новгородцев… Нет, не убегающих — отходящих. И дальше, в двух стрелищах, в дрожащем мареве дождя, разделенный промежутками пеший строй скандинавских хирдов.
Эх, сейчас бы солнышко над головой и сотни две хузар! Закрутили бы степную карусель — и конец викингам.
А может, и нет, ведь подальше, за пешими, — латная конница Владимира.
Что-то вдруг соединилось в уме Славки. Вспомнил, как брат рисовал палочкой на песке: вот здесь — конные, вот здесь — пешие. Старый Рёрех поправлял: мол, пошире надо стоять, а конным — дальше. Иначе враг в промежутки не сунется, а своим разбега не будет.
Точно так и стояли сейчас вороги. Налетит на викингов конница, разорвет плотный северный строй, огибая хирды, чтобы зайти с флангов, с тыла, потому что в лоб хирд даже с разгона проломить нелегко… Тут их скандинавы и прищемят, лишат свободы и подставят под удар своей конницы…
Славка понял. Понял и Роговолт. Рявкнул трижды турий рог, останавливая полоцких… И тут же, яростно и длинно загудел рог где-то справа, со стороны пристани. И, вторя ему, приглушенный шумом дождя, но все равно страшный и грозный, превозмогающий шум битвы, победоносный клич нурманов: «Берегись! Я иду!»
Потом Славка увидел Роговолта. Полоцкий князь глядел прямо на него. Нет, не на Славку — на воеводу.
— Устах! — надсаживая голос, крикнул Роговолт. — Устах! Останови их! Останови нурманов!
* * *
— Пора, — сказал ярл Торкель своим хёвдингам.
— Сигнала не было, — напомнил один из них, Гудмунд Желтый, уважемый хёвдинг, обладатель трех кораблей.
— Мне не нужен сигнал, чтобы знать, когда начать пляску мечей, — надменно произнес ярл.
— Делайте как задумано.
Немногие защитники, оставшиеся на обращенной к реке стене, сначала ничего не поняли, когда увидели бегущих к стене воинов. Во-первых, было совершенно непонятно, откуда они взялись. Будто из реки вылезли. Во-вторых, тащили эти воины не осадные лестницы, а какие-то длинные шесты, слишком тонкие, чтобы вышибить ворота. Когда полочане сообразили, что происходит, было уже поздно.