Так что Артём просто подозвал братца, велел подать учебные мечи и до полудня гонял по подворью.
Со Славки семь потов сошло. Впрочем, Артём тоже взмок: младший брат уступал ему умением и проворством, однако был очень силен и длиннорук, что на мечах давало ему преимущество, какого не было бы, сражайся они с Артёмом на саблях или копьях.
Гоняя брата, Артём вспомнил еще об одном деле, которое было у него к Ярополку.
Хотел Артём поучить одного поганца-ромея. Собственно, воевода был вправе это сделать и без разрешения Ярополка. Но он знал, что князь, через херсонесского старосту, ведет сейчас какие-то переговоры с Константинополем. Не хотелось бы помешать.
Задумался Артём, отвлекся… А поединок этого не любит. Хоп — и прилетело Артёму деревянным клином аккурат по голени. В последний миг Артём успел увести ногу но все равно чиркнуло хорошо. Будь меч настоящий — быть бы воеводе без ноги. Артём зашипел от боли, а обрадованный Славка накинулся на старшего брата с удвоенной силой. Сухой стук деревянных мечей стал частым, как барабанная дробь. Некоторое время, пока отходила ушибленная нога, Артём только оборонялся, причем не без труда. Оклемавшись же, сам перешел в наступление. Славка к этому времени подустал, замедлился — и получил сполна. Артём «отметил» ему обе ноги, шею, грудь, затылок, а под конец так приложил клинком под коленку, что Славка не удержался на ногах. Так они и закончили поединок: младший — лежа на мостовой, старший — прижав ему к горлу учебный меч.
— А все-таки я тебя достал! — гордо заявил Славка, передав деревянный меч отроку, а взамен получив свою саблю.
— Достал, — с удовольствием согласился Артём. — Это хорошо. Не зря, значит, наш князь хочет тебя золотым поясом наградить.
— Меня? В гридни?! Перун молниерукий! — Славка аж подпрыгнул от радости. Потом успокоился, подумал и сказал: — За ту стрелу, да?
— Точно. И справедливо. — И добавил сокрушенно: — А вот меня, пожалуй, впору из воевод в отроки низводить. Никак я, Славка, не могу злыдня выследить. Никто ничего не видел, никто ничего не знает.
— Я его видел, — заметил Славка.
— А узнаешь, если что?
Младший брат подумал немного — и покачал головой.
— Вот то-то и оно.
Славка тоже погрустнел, но вскоре оживился:
— Видал, с какой я красной девкой познакомился?
— Это когда вместо работы лясы точил? — ехидно уточнил Артём.
— Ага! Ее Улайдиной зовут. Улькой, по-нашему. Кто ее родня и откуда она, я пока не знаю, но…
— Дочка любечского сотника Горомута, — сказал Артём. — Погоди пока про девок. Есть у меня к тебе дело одно. Ты слыхал, верно, что ромейские пастыри булгарских порицают?
— Не булгарских, а этих, которые другие ромеи. Латиняне.
— Тех — само собой. Но и булгарских — тоже. Ну пока они языками мелют, это пустое. Однако говорила мне мать: жалились ей, что прихожан церкви булгарской, той, что у смоленских ворот, какой-то ромей забижает Бьет. Ты проведай что да как, ладно?
— Проведаю, — кивнул Славка. — У дружка моего Антифа мать в ту церковь ходит. Коли правда, так я того ромея…
— А вот этого не надо, — перебил Славку старший брат. — Князь наш сейчас с ромеями переговоры ведет по торговым делам. Значит, ссориться с ромеями нельзя. Узнай, что сможешь, а дальше я сам.
Тут Артёму подвели коня, и он прыгнул в седло. Но Славка поймал его коня за узду:
— Слышь, братец, а когда меня — в гридни? — спросил он вполголоса.
— Скоро, — пообещал Артём.
Тут его конь извернулся и цапнул Славку за руку. Схватить не сумел, но узду Славка выпустил, и конь, презрительно фыркнув, зашагал в воротам.
— Княжий гридень Богуслав… — медленно, смакуя, произнес Славка. Звучало основательно.
«Сегодня парням расскажу… — подумал он. — Или нет, не расскажу. Выйдет, что хвастаюсь. Пусть сами узнают…»
* * *
Маленькую харчевню неподалеку от Иудейских ворот держал старый хузарин из Итиля, перебравшийся в Киев еще при князе Игоре.
Йонаху мужу Славкиной сестры, хузарин приходился кем-то вроде младшего родственника, потому Славку здесь привечали. И брали меньше, чем с других. Здесь, правда, не подавали свинины, зато вино и пиво всегда были отменные, а рыба и дичина — свежие.
Трое друзей сидели за выскобленным до белизны столом, угощались копченым лещом, конской колбасой да соленой черной икоркой, запивали нехитрую закуску густым свежесваренным пивом и говорили о важном. О славе и удаче.
— Самый удачливый из нас — ты, Славка, — заявил Малой. — Вот шли мы втроем, а злодея заметил ты. А кабы я его заметил, тогда бы не ты, а я князя уберег. И мне была бы слава, а не тебе. Вот она, твоя удача!
— Удачлив я, это ты верно говоришь, — с удовольствием согласился Славка. — Только злодея я не по удаче заметил, а потому что ворон на том навесе не было. А нас ведь учили: за птицами следить. Где птицы не так себя ведут, там — неладно. Вот я и заинтересовался.
— За птицами — это в поле, — возразил Малой. — Кто ж в городе ворон считает?
— Воин — он всегда воин, — наставительно, стараясь подражать интонациям отца, произнес Славка. — Хоть в городе, хоть в Диком Поле. Он везде все видеть должен.
— В городе Малой только девок видит, — хохотнул Антиф. — И насчет удачи я с ним не согласен. Потому что у тебя, Славка, удача не своя, а родовая. Как у князя. Вот возьми хоть тот бой на Хортице. Отец твой один из всей ближней дружины и уцелел. А мой — погиб. Князя убили, всех убили, а воевода Серегей — живой.
Потому что у тебя, Славка, удача не своя, а родовая. Как у князя. Вот возьми хоть тот бой на Хортице. Отец твой один из всей ближней дружины и уцелел. А мой — погиб. Князя убили, всех убили, а воевода Серегей — живой.
— Он бы тоже умер, — сказал Славка. — Его мать выходила.