Такие взгляды Славка видел не однажды. У князей и прочих владык, когда те вынуждены были выбирать между Правдой и личным расположением к тому, кого надо осудить.
По этому взгляду Славка догадался, что печенег этот — не мелкий вожак, а настоящий хан. И еще — плохи его, Славки, дела.
Хан принял решение.
— Помолись своим богам, рус, — сказал он негромко.
— Сейчас ты умрешь.
Славка кивнул. Он назвался. Рано или поздно весть о Славкиной смерти дойдет до отца. Его родичам не придется стыдиться. Они узнают: Славка принял смерть с достоинством.
— Вели развязать мне руки, чтобы я мог помолиться, — попросил он.
— Развяжите его, — приказал печенег по-своему. И добавил на языке словен: — Но меча, рус, я тебе не дам.
— Я не нурман, — буркнул Славка. — Бог меня и без меча примет.
По знаку вожака один из печенегов развязал путы на Славкиных руках.
И встал позади. Будь у Славки свободны ноги, он бы рискнул: бросился на копченого, попытался отнять саблю… Скорее всего, Славку бы зарубили. Сабля — не нож. С ней безоружному не совладать. Но вдруг…
Да чего там гадать. Ноги-то спутаны.
Славка был крещен во младенчестве и часто ходил в Христову церковь. Вместе с матерью. Один — никогда. С матерью — в церковь, с дружиной — на Перуново капище. Правда, там, на капище, Славка жертв никогда не приносил. Прочие дружинники относились к этому с пониманием. Тем более что Славка был не единственным христианином в киевской гриди. Тем более что лучшая жертва Перуну — не пронзенный копьем раб, а кровь ворогов, пролитая на сече.
Будь у Славки хоть какая-то надежда принять смерть в бою, он бы обратился не к Христу, а к Перуну. Но сейчас, когда надежды не осталось, главным и единственным его Богом был Христос. Потому именно к Нему обратился он в свой последний час.
Опустившись на колени, Славка обратил взгляд к небу, спрятанному за серебристыми листьями верб, и прочел по-булгарски и по-ромейски «Отче наш», потом «Верую». Других молитв не знал. Закончил и сразу встал. Искушения потянуть время — не было. Напротив, интересно было: как его встретят там, в раю? Или — в Ирии? Славка и сам не знал, куда попадет, когда ему перережут горло. Он ведь не только христианин, но и варяг.
— Я помолился, — сказал Славка, бесстрашно глядя в узкие глаза печенега. — Теперь убивай.
Но вождь копченых опять его удивил:
— Ты — истинно верующий? — спросил он по-ромейски.
Славка промолчал. А чего болтать — все равно убьют. Но тут наконец рискнул подать голос один из пленивших Славку моравов.
— Ты не можешь его убить, — сказал он. — Это наш пленник, а не твой.
Печенег перевел взгляд со Славки на морава. Долго смотрел. Морав под этим взглядом сник, но все же пробормотал еще раз:
— Мы его в полон взяли. Наш он по Закону.
— И в полон ты его тоже по Закону взял? — насмешливо спросил странный вожак степняков.
— Он — нашей веры, — глядя в землю, проговорил морав. — Нехорошо христианину убивать христианина.
— Да ну? — усмехнулся печенег. — А я не знал. Но если тебя это смущает, пусть его убьет вот хотя бы Упайчи, — вождь кивнул на краснорожего степняка, который хотел огреть Славку плетью.
— А можно я его не сразу убью, мой господин? — попросил Улайчи.
— Нельзя, — отрезал вождь. — А теперь, друг мой, — сказал он мораву, — назови еще одну причину, по которой я не должен убивать этого юного храбреца? Он-то меня прикончил бы не задумываясь.
К удивлению Славки, последнюю фразу он произнес по-ромейски.
— Тебя прикончат и без меня! — дерзко заявил Славка. — Тебя выследят и зарежут, как овцу! Тебя и всех твоих воев!
Вожак печенегов на Славку даже не взглянул. Он смотрел на морава.
— Есть и другая причина, — тоже по-ромейски буркнул морав. — Его отец очень богат. Заплатит большой выкуп.
— Насколько большой? — поинтересовался вождь степняков.
— Сто гривен серебра, — ответил морав и покосился на остальных печенегов.
Те слушали с интересом, но, похоже, ничего не понимали.
— А может, и больше сотни, — сказал морав.
— Больше, — уверенно произнес хан. — У этого отрока одна бронь стоит не меньше тридцати гривен. И все же его придется убить. — И приказал по-печенежски: — Улайчи, прикончи его!
Названный неторопливо вытянул саблю. Крутанул вокруг кисти, красуясь.
— На колени, рус! — велел он. — Хан милостив. Ты умрешь быстро. Я разрублю твою башку и накормлю богов твоим мозгом.
— Бронь не попорти, — предупредил кто-то.
Улайчи только хмыкнул и повторил:
— На колени!
Славка покорно опустился. Правда, не на колени, а на корточки. Со спутанными ногами это удобнее.
Моравы мрачно смотрели на него. Видно, уже раскаивались, что приволокли пленника сюда. Интересно, как бы они брали за него выкуп? Пришли бы к отцу, сказали: мы тут твоего сына схитили. Сколько дашь за его свободу?
Тут бы им и конец.
Мысли текли будто отдельно. Ум же Славки точно отмечал каждое движение палача… А в смерть все равно не верилось.
Пока жив — не сдавайся! Так учили Славку сызмала. Пока жив…
Улайчи взмахнул клинком. Ударил, красуясь. Не очень сильно, зато очень умело. Как раз так, чтобы просечь черепную кость…
…Славка собирался с честью принять смерть… Но тело его как бы само, бессознательно, по одной лишь воинской привычке уходить от удара, опрокинулось на спину. Ноги выбросились вверх, навстречу сабле…