***
Молился я истово, как только мог.
…Однако сам отец?экзекутор первого ранга появиться, конечно же, не соизволил.
***
Молился я истово, как только мог. Прав, кругом оказался брат Этлау — отец Марк и в самом деле даровал мне место в рядах Святой Инквизиции, и действительно, становился я на это время ей подсуден; и мелькнула у меня, признаюсь, одна не слишком благонравная мысль: «А не проделал ли отец Марк это специально, чтобы потом на меня управа нашлась?» Но постарался я ересь сию елико возможно быстрее отринуть.
После того как, устыженный братом?экзекутором Этлау, ушёл я с площади, проливая горькие слезы над своими пороками и несовершенствами, рядом со мной оказались двое инквизиторов.
— Тебе сюда, брат, — весьма недобрым голосом сказал один мне, когда мы оставили позади площадь. — Сюда, сюда, направо.
Я увидел обычный деревенский дом, сейчас, правда, заполненный святыми братьями. Меня провели через низкие тёмные сени внутрь.
В горнице на лавке в красном углу сидел пожилой инквизитор, никак не ниже первого ранга, в серой рясе с алой эмблемой ордена спереди. По сторонам я увидел ещё шесть или семь братьев — мне показалось, что все они вооружены или, по крайней мере, держат наготове боевые заклятья. Святую магию я мог распознавать неплохо и едва ли сейчас ошибался.
Но тогда… это значит, что они видят во мне врага? Ноги мои подкосились, и я почти что рухнул на лавку. Дверь за моей спиной захлопнулась, и двое приведших меня братьев встали по обе её стороны, словно я собирался бежать.
— Так?так, — медленно проронил старший инквизитор, пристально и недобро глядя на меня. — Так вот, значит, ты какой, брат Эбенезер… прискорбно, весьма прискорбно видеть тебя в нынешнем твоём состоянии… весьма.
Он сделал паузу. Я чувствовал, что обязательно должен что?то сказать, ну хоть что?нибудь, не молчать, но все слова внезапно застряли у меня в горле. Все что смог, — каким?то жалким жестом поднять перед собой обломки посоха святого Ангеррана.
— И об этом мы поговорим тоже, — ледяным тоном сказал старый инквизитор. — Сломать такую реликвию — не шутка! Тебе был доверен посох самого: а ты… — И он махнул рукой с таким видом, что мне захотелось немедля наложить на себя руки, хотя это и есть ужасный грех перед Спасителем.
— Но, отец… это не я… — вырвалось у меня, и к страху тотчас же прибавился стыд — настолько жалко и заискивающе это прозвучало.
— Не ты? — строго воззрился на меня инквизитор. — А кто ж тогда?
— Гном… это гном… тот, что с некромантом… он перерубил мне посох… я попытался защититься… они на меня напали… хотели, чтобы я перестал разыскивать ведьму… и я… закрылся посохом святого… думал, он поможет мне одолеть слуг Тьмы… а посох… посох… — На глаза у меня навернулись непрошеные слезы, голос сорвался.
Но старого инквизитора это совершенно не тронуло.
— «На меня напали!» — зло передразнил он меня. — А чего же ты ждал — что эти изверги, эти мрака отродья тебе руку протянут?! Не имел ты права святую вещь под их проклятую сталь подставлять! Первым ты должен был атаковать, понимаешь или нет, дубина стоеросовая, первым, и не ждать, пока они сами свои делишки обделают!
Я смиренно опустил голову. Возразить было нечего. Конечно, святой отец кругом прав. Не должен я был ничего говорить. С порождениями Тьмы в разговор не вступают. Их поражают Силой и Словом Спасителевым.
Поражают…
Но разве они поразили меня, когда имели такую вожность? Некромант протянул мне руку — из страха? Нет, он не боялся никого и ничего.
Во всяком случае, а не смог бы сказать, чего он бы испугался. Даже явление отца Этлау в силах тяжких не заставило некроманта вздрогнуть. Он не дрожал. Когда мы шли по следу ведьмы, когда столкнулись в бою с неведомым призраком… именно он, некромант, встал у него на дороге. А ведь мог бы, к примеру, и мной откупиться… Мог бы откупиться… Так что ж, кланяться в ножки всякому, кто тебя не убил?!
Я молчал. Ничего не мог сказать. Ничего не мог возразить.
— Ладно, чадо моё, к посоху мы ещё вернёмся, как я уже сказал. Разберёмся теперь с твоими спутниками. Почему ты, воин Спасителя, оказался вместе с ними?
— Потому что они тоже охотились за ведьмой… — пробормотал я.
— А ведомо ли тебе, чадо, что все добрые дети Святой Матери нашей не должны поддаваться на прельщения слуг Мрака? Не принимать руки протянутой? Не вставать рядом? Не тому разве тебя учили?
— Никак нет, святой отец, — выдавил я. — Не было формального запрета с ними говорить…
— Ох уж мне этот Ордос, — покачал головой инквизитор. — Очевидного не понимают… Значит, чадо, считаешь ты допустимым вместе со слугой Мрака одно дело делать? Его помощь принимать? Ему самому помогать?
— Но, отец, — попытался я возразить, — факультет малефицистики существует в Академии давным?давно: нигде не было сказано, что с теми, кто его прошел нельзя ни говорить, ни одно дело вместе делать…
— Не сказано! — горько вздохнул старый инквизитор. — Теперь уже сказано, в новой энциклике Святотого Престола, но неважно. Значит, считаешь ты допустимым от Мрака помощь принимать?
В груди у меня стало совсем холодно и нехорошо. Кажется… похоже… ведёт святой отец дело к тому, чтобы меня в ереси обвинить?