Император с наслаждением выбрался на твёрдую землю. Впереди среди живых зелёных берегов текла неширокая речка, вся покрытая громадными, как пиршественное блюдо, плоскими листьями лилий с острыми загнутыми краями — ну точно блюда, срывай и подавай на стол! Как перебраться через речку — тоже задачка, но об этом он подумает после. Отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть…
Он даже не стал разжигать костра, что раньше делал всегда — не для того, чтобы согреться, а на тот случай, если пожалует кто незваный. Просто привалился спиной к тёплому шершавому стволу, положив меч поперёк колен. Прикрыл глаза. Со стороны могло показаться, что усталый путник просто беспечно спит.
Впереди послышался осторожный шорох, на самом пределе доступного человеческому уху. Такое не под силу даже зверю. Даже тигр не может подобраться к жертве совершенно бесшумно. И девятьсот девяносто девять из тысячи не услышали бы этот едва различимый шорох.
Однако Император был именно тем самым, тысячным.
Он не пошевелился. Только голова его чуть?чуть завалилась набок — словно сон окончательно сморил беспечного странника.
Упруго толкнулся в лицо воздух. Тварь — кем бы она ни была — потеряла терпение и прыгнула вперед. Теперь Император ощутил и её голод — страшный, мучительный, нечеловеческий, но и отнюдь не звериный.
Меч не поможет, понял он. Время словно бы остановилось.
Продолжался прыжок твари, а Император с какой?то злой, кровожадной радостью (наконец?то настоящая схватка!) перекатился через плечо в сторону — доспехи ладил настоящий мастер своего дела, и подвижные сочленения допускали и не такие фокусы — и вскинул сжатую в кулак левую руку.
Незачем рисковать необходимостью повторных ударов. Как говаривал один из великих полководцев древности, первый и последний маршал Империи, Тригг из Дельбара: «Бить так бить!»
Императора охватила волна яростного жара, выплеснувшаяся сила опалила его самого — зато в ушах музыкой раздался истошный, пронзительный, поднимающийся до высот полной неслышимости не то вопль, не то визг твари. Упредивший удар смял её, отбросил далеко в болото, словно изломанную куклу, и там оставил.
Правда, оставил живой, а должен был — по вложенным Императором в удар силе и ненависти — испепелить и развеять по четырём им же вызванным ветрам.
Только теперь Император открыл глаза. Шагах в двадцати от него, в болоте на ровном зелёном ковре, среди многоцветных цветочных венчиков, возникла рваная чёрная дыра, где сейчас кто?то слабо трепыхался и бултыхался.
Проклятье, его должно было спалить в пепел, а потом сжечь и саму золу, подумал Император. Как говориться, силён, бродяга. Что ж, не к лицу владыке Мельина покинуть поле боя, не взглянув в глаза врагу — и лишив его тем самым последнего coup de grace, как сказали бы в совсем другом, далёком от Мельина мире… Держа меч наперевес, Император двинулся через болото. Шёл осторожно, в любой миг ожидая подвоха и внезапной атаки, — кто знает, на что способен его неведомый враг? — однако тот, похоже, больше был занят сейчас тем, как выбраться из воды на более?менее прочный покров.
Император слышал неразборчивое шипение и сдавленные проклятия.
Что это были именно проклятия сомневаться не приходилось — итак, чужак владел членораздельной речью, что уже хорошо. Правда, здешнего языка Император, само собой, не знал, но ничего — «языка» сумеем разговорить и не зная ни слова по?здешнему…
Не доходя пяти?шести шагов до пятна воды, Император остановился.
Перед ним с трудом шевелился, судорожно и коротко дёргая тонкими, обтянутыми серой блестящей тканью руками, несомненно, человек, но человек уж больно какой?то странный: череп голый, морщинистый, блестящий, и кожа тоже вся серая, вся покрыта каким?то редким белёсым пухом, уши острые, словно у Дану или эльфа, а плечи узкие, мальчишке впору. Спину врага окутывал плотный чёрный плащ, сейчас весь намокший, отяжелевший и совершенно отчётливо тянувший своего хозяина ко дну. Пальцы у нападавшего оказались длинными и тонкими, ногти — что неожиданно — тщательно отращёнными, ухоженными и не без щегольства покрытыми алым лаком, под стать мельинским модницам.
Барахтавшийся с трудом поднял узкую, вытянутую голову — и на Императора взглянули тёмно?фиолетовые глаза с розовыми белками, глубоко затаившиеся под безбровными дугами; серая кожа на лбу собралась бесчисленными морщинами. Тонкие лиловые губы чуть приоткрылись, и Император увидел тонкие иголки сахарно?белых клыков.
Вампир. Никаких сомнений. И тут всё та же нечисть.
Вампиров Император ненавидел, и это было одно из немногих положений, по которым он соглашался с Радугой. Имперский закон предписывал уничтожать племя ночных кровопийц под корень, — правда, правитель Мельина подозревал, что маги Семицветья сами грешили тем, что выводили всё новые и новые породы вампиров — быть может, готовились к большой войне уже тогда?..
Как бы то ни было, к настоящей войне они, маги, так и не успели.
Как известно, обычная сталь против вампиров бессильна. Даже меч Императора Мельина, выкованный не простыми кузнецами. Нужно серебро, причём не простое, а девственное, а добыть его потруднее, чем авальонн, огненный камень, из которого Красный Арк делал свои амулеты. Исконное же средство, которым всегда пользовалось простонародье, — осиновый кол, что, как известно, в данном случае разит лучше железного клинка; но, к сожалению, ни одной осины в пределах видимости не наблюдалось. Оставалась только белая перчатка. И Император, не склонный сейчас вступать в какие бы то ни было переговоры, решительно сжал левый кулак — несмотря на то что голова ещё слегка кружилась после первого заклятья.