— А я живая?! — опешила я.
— Не хочу тебя расстраивать, — хихикнула Светлана, — но что-то я у тебя не вижу ни трупных пятен, ни трупного окоченения, ни запаха разложения.
— Но как же так, — взволнованно прошептала я. — У меня температура 34,2. И у меня сердце не стучит!
— Ты в зеркало смотрелась? — хмыкнула Лана.
— Ага, — коротко ответила я, решив не распространяться о том, как просидела целый час у трельяжа, опасаясь, что мое отражение вот-вот растает.
— Дышать на него не пробовала?
Дышать на него? Да я вздохнуть боялась, чтобы не спугнуть удачу, решившую оставить мне отражение, вопреки всем законам бытия вампиров. Без эпилятора я как-нибудь проживу, но без макияжа — не в жизнь!
— Иди, подыши, — со смешком посоветовала вампирша.
Через секунду я уже была в коридоре. Отражение по-прежнему пребывало со мной, и стекло не замедлило покрыться мутной пленкой, стоило мне выполнить совет Светланы. Я дышу — следовательно, существую?!
Растерянная, я вернулась на кухню, где гостья по-хозяйски включила чайник и, разыскав в шкафу вафли, с аппетитом хрустела ими, развеивая очередное мое заблуждение.
— Убедилась? — спросила она, протягивая мне тарелку с вафельками.
— Так я живая? — недоверчиво повторила я. — Но температура, но сердце?
— Сердце у тебя стучит, только очень медленно, — просветила меня Лана. — Если бы ты была человеком, ты бы сейчас лежала в коме.
У меня подкосились ноги. Я всегда была очень впечатлительной девушкой и сейчас во всех подробностях представила реанимационную палату, сальные космы на казенной подушке, серое лицо, впавшие щеки, закрытые глаза, паутину из трубок и капельниц, опутавших мои руки, и до слез горький запах больницы, который не перебьешь никакими духами.
— Если бы ты была человеком, ты бы сейчас лежала в коме.
У меня подкосились ноги. Я всегда была очень впечатлительной девушкой и сейчас во всех подробностях представила реанимационную палату, сальные космы на казенной подушке, серое лицо, впавшие щеки, закрытые глаза, паутину из трубок и капельниц, опутавших мои руки, и до слез горький запах больницы, который не перебьешь никакими духами.
— Но для вампира такое сердцебиение нормально, — успокоила меня Светлана. — И такая температура в порядке вещей.
— Что-то я не пойму, мы мертвые или как? — напрямик спросила я.
Я опять сказала «мы»? Ужас, так и до вступления в клуб юных вампиров — рукой подать!
— Мы — други-и-и-и-ие! — дурашливо провыла Светлана, цитируя «Остаться в живых». Из чего я с радостью заключила, что ничто человеческое вампирам не чуждо. — Но если говорить с точки зрения медицины, — посерьезнела она, — то мы — больные. Зараженные вирусом смерти — отсюда и низкая температура тела, и замедленное сердцебиение. Но у нас есть ген, позволяющий нам комфортно существовать при таких условиях, при которых люди уже давно лежали бы живыми трупами в реанимации. И у нас есть особая потребность в питательных веществах, максимальное количество которых содержится в живой крови. Она для нас — как витамин, позволяющий поддерживать организм в здоровом состоянии, и как лекарство одновременно. Без нее мы погибнем, а с ней можем жить долгие годы.
— Значит, бессмертие все-таки не миф? — обрадовалась я.
— Я бы не назвала это бессмертием, — возразила Светлана. — Скорее — высокой продолжительностью жизни. Средняя цифра для нас — 286 лет, нынешним долгожителям — за 400 лет.
— Ничего себе, — восхищенно присвистнула я. Всегда мечтала заглянуть в будущее и посмотреть на моду и технологии 22-го века. Интересно же, о чем будут печатать статьи в «Космополитене» сто лет спустя, какие модельеры придут на смену Лагерфельду и Гальяно и будет ли «Шанель» по-прежнему в моде! А теперь мои мечты, похоже, обрели реальные перспективы. — А после четырехсот что — старость наступает?
— Хорошая новость: от старости мы не умираем. Программа разрушения клеток у нас остановлена. Так что старение нам и впрямь не грозит. Плохая новость: от несчастных случаев смертность высока в любом возрасте. Так что главный друг долгожителя — осторожность. Ну и, само собой, нужно не забывать правильно питаться и вести ЗОЖ.
— Чего-чего вести? — перепугалась я.
— Здоровый образ жизни, — расшифровала вампирша.
Это она имеет в виду бег за жертвой по ночным улицам, прыжки в высоту и скалолазание по высоткам без альпинистского снаряжения?
— Ты себя как чувствуешь-то? — проявила заботу Лана.
— Сносно.
— У тебя сейчас как раз период острого заражения, — пояснила вампирша. — В течение трех суток после попадания вируса в кровь происходит перестройка организма. Возможны озноб, тошнота, галлюцинации, покраснение кожи и резь в глазах как реакция на дневной свет.
— А ты точно не галлюцинация? — вымученно улыбнулась я.
— Хочешь, укушу? — игриво предложила вампирша. Я поспешно открестилась от ее предложения, и она продолжила свою лекцию:
— Послезавтра ты окончательно адаптируешься и сможешь беспрепятственно выходить из дома. Правда, реакция на свет у всех очень индивидуальна. Кому-то достаточно нанести солнцезащитный крем, чтобы безо всяких неудобств разгуливать по городу в солнечный день. Но это скорее исключение. Обычно яркий свет нам неприятен, в облачные дни под прикрытием хорошего крема мы можем без проблем выходить из дома, так что осень и зима для нас — просто благодать. А вот летом приходится переходить на ночной образ жизни и маскироваться под заядлых тусовщиков.
А вот летом приходится переходить на ночной образ жизни и маскироваться под заядлых тусовщиков.
— Так значит, я смогу жить, как всегда, и работать на прежнем месте? — удивилась я.