Меня по-прежнему бил озноб, но к щекам прилила кровь, и они отчего-то заполыхали — не иначе как температура в кабинете достигла тропической. Я, покачиваясь, добрела до кондиционера (возле окна меня ощутимо обдало волной жара, и я даже зажмурилась и закрыла лицо руками) и отключила обогрев. Доползти до кресла я не успела — по мою душу явились Сашка и водитель Артем.
— Вот это да, — протянул Тёма.
— Я же говорила — инфекция! — чуть не плача, всплеснула руками Саша. — Жан, ты краснухой в детстве болела?
— Не помню, — прохрипела я и попыталась пошутить. — А что, морда прекрасная? Дьяволина пять минут назад радовалась, что зеленей моей рожи только баксы.
— Надеюсь, ты на нее дыхнула как следует и горячо облобызала на прощание? — проворчала Саша, втряхивая меня в плащ.
— Не догадалась, — расстроенно протянула я, стараясь не дышать в сторону Саши.
— Ты чего это от меня нос воротишь, а? — хмыкнула она. — Я краснухой в школе болела. У меня иммунитет. Так что чихай смело.
— А на него? — Я покосилась на Тёму, разглядывавшего меня, как кенгуру в зоопарке.
— А на него? — Я покосилась на Тёму, разглядывавшего меня, как кенгуру в зоопарке.
— Зараза к заразе не пристает, — ухмыльнулся тот, принимая меня из заботливых Сашкиных рук и умудряясь при этом стоить глазки моей блондинистой подружке. — Но на всякий случай сзади поедешь, — уточнил он уже в машине, усаживая меня сзади, по диагонали от своего кресла.
Всю дорогу я исподлобья таращилась на его шею, как назло неприкрытую даже воротником или шарфом, и рассеянно думала о том, что действие всех фильмов про вампиров приходится всегда на летнее время, когда дамы стремятся выставить на всеобщее обозрение максимум обнаженного тела, да и кавалеры ограничиваются минимумом одежды. А вот попробуй доберись до шеи или запястья зимой — сколько одежек сперва следует снять, сколько шарфов снять, сколько перчаток сорвать…
— Теперь куда? — оторвал меня от кровожадных мыслей веселый голос ничего не подозревающего Тёмы.
— Направо, — клацнула зубами я.
— Держись, старушка. Сейчас уже прибудем! — приободрил меня он. Видимо, видок у меня и впрямь был аховый, потому что остряк Тёма даже не вздумал подтрунивать над моим состоянием. Приду домой — первым делом рвану к зеркалу, а то аж любопытно, чего моя рожа так всем покоя не дает.
Тёма проводил меня до самой квартиры, и я с облегчением отметила, что ни вчерашнего маньяка, ни его подозрительных сотоварищей у моего порога не наблюдается. Артем, пожелав мне скорейшей поправки, отбыл восвояси, а я на заплетающихся ногах доковыляла до зеркала и от изумления даже икнула.
Было, от чего начать заикаться. Из зеркала на меня таращилась опухшая красная рожа совершенно кошмарного вида, весьма анекдотически смотревшаяся в сочетании со строгим джинсовым платьишком. Любоваться подобной образиной было бы с моей стороны сущим мазохизмом, так что я поспешила доползти до спальни, сбросить платье и напялить на себя просторную хлопковую пижаму, которая вынималась из шкафа только на время болезни.
В процессе переодевания, я обнаружила, что краснуха, если она и имеет место быть, ограничилась моим лицом, шеей и ладонями, совершенно не коснувшись тех частей тела, которые были спрятаны под одеждой, и дюже засомневалась, верен ли диагноз, поставленный Сашкой. Та была легка на помине — позвонила, чтобы узнать, как я добралась, и я послушно отрапортовала, что занос тела прошел благополучно и без эксцессов.
— Значит, жить будешь, — удовлетворенно заключила подруга, успокоенная моим шутливым тоном, и строго уточнила: — Врача уже вызвала?
— Когда? — возмутилась я. — Только переодеться успела.
— Не тяни, — педантично изрекла Саша. — А то знаю я тебя…
Тот факт, что поликлиники и больницы наводили на меня смертную тоску, и я до последнего старалась увильнуть от их посещения и общения с докторами, Сашка за время знакомства со мной прекрасно уяснила.
— Я бы сама тебе врача вызвала, чтобы наверняка, но полиса твоего не знаю, — с сожалением протянула она.
Клятвенно заверив подругу, что по окончании нашего с ней разговора я сразу же наберу номер поликлиники и вызову районного эскулапа на дом, я быстро с ней распрощалась, вынула телефонный шнур из розетки, отключила мобильный, задернула шторы и, едва добравшись до кровати, мгновенно провалилась в сон.
***
Марио
Шесть недель тому назад
Сегодня он был бомжем. Сорокалетним дряхлым старцем, изгоем и одиночкой.
Позавчера он остался без дома. Его трехкомнатные апартаменты, во владение которыми он вступил после выселения прежних жильцов, снесли с приговоренной под снос хрущевкой. Он жил в опустевшем доме последние три недели. Дом, отключенный от коммуникаций, нагревался днем и сохранял тепло до глубокой ночи.
Казалось, дом был рад ему — единственному жильцу, ведь пока в доме жил человек, оставался живым и дом. По ночам дом-старик стонал половицами, дребезжал побитыми стеклами, вздыхал сквозняками.
Обойдя все брошенные квартиры, бродяге удалось разыскать сломанный диван, ветхий стол и выцветший ковер. В квартиру, в которой остался умирать диван, он и притащил остальные сокровища. В комнате сразу стало по-домашнему, и дом отозвался одобрительным свистом ветра, заблудившегося в водосточной трубе. Он вытащил из рюкзака свой сегодняшний ужин — полбуханки черствого хлеба, покрывшуюся склизкой пленкой колбасу, початую бутылку самогона. Огненная вода обожгла горло, корка хлеба потревожила больной зуб… Он обвел мутным взглядом свое новое жилище и на жесткую щетину покатились крупные слезы. Он вспомнил свою прошлую жизнь — сытое детство единственного сына партийного начальника, шальные студенческие компании, залитую солнцем четырехкомнатную квартиру на Малой Бронной…