— В Серебряные Слезы? — Глеб пожал плечами. — На свете есть много вещей, которые не поддаются логике. Но легенда о Серебряных Слезах больше похожа на сказку.
— Я люблю сказки, — призналась я.
— Потому что ты — принцесса, — мягко улыбнулся Глеб и поцеловал меня. — Так едем на бал? Твои поклонники тебя уже заждались.
— Не надо мне поклонников, — подыграла ему я. — У меня уже есть свой принц. Ладно, едем.
— Но сперва… — Глеб красноречиво кивнул на бардачок. — Принцесса не желает подкрепиться?
— Нет, — вспыхнула я, отворачиваясь к окну.
Глупо, очень глупо, но мне по-прежнему было стыдно пить донорскую кровь, которая, возможно, была необходима какому-нибудь больному ребенку, а досталась мне. Поэтому я терпела до последнего, и только когда желудок скручивался улиткой, а перед глазами начинали плясать круги, через силу глотала вязкую сыворотку, не делая различий между первой или четвертой группой крови. Не до гурманства, лишь бы ноги не протянуть.
На вечеринке в клубе Глеб не отпускал меня ни на шаг, нехотя отвлекаясь на то, чтобы исполнить свои прямые обязанности и провести веселый конкурс или объявить выход танцоров. А на утро он заявил, что теперь будет рядом всегда. До тех пор, пока не найдут убийцу.
Я бы не имела ничего против, если бы меня охранял один Глеб. Но он додумался подключить к этому команду Гончих…
Он появился на пороге моего дома вместе с Глебом.
Красивый. Дикий. Опасный. Неукротимый. Ослепительный. Как вспышка молнии в летнюю ночь. Меня всегда завораживало буйство стихии, и в грозу я как приклеенная стояла у окна, глядя через мокрую завесу дождя на всполохи зарницы на темном небе и жадно вдыхая свежий воздух. Мама боялась грозы и частенько оттаскивала меня от стекла Глупо. Я знала, что это меня не спасет. Однажды молния меня все-таки настигнет. И это случилось. Сейчас.
Незнакомец выглядел старше Глеба лет на десять и опытнее — на все двести. Глеб был воплощением солнца, а чужак — олицетворением ночи. На смуглой коже сверкали черные, как угли, глаза. Густой ежик темных волос придавал ему еще больше мужественности. Трехдневная щетина покрывала щеки и окружала губы — жесткие, властные, чуть обветренные. Поцелуй такого мужчины нужно еще заслужить и несложно предугадать, что горечи в нем будет больше, чем сладости.
Чужак настороженно изучал меня угольками глаз и был напряжен, как тигр перед прыжком. Казалось, он только и ждет сигнала, чтобы броситься на меня и вцепиться в глотку.
Стараясь не выдать своего волнения, я вопросительно взглянула на Глеба.
— Жанна, это Вацлав, — кивнул тот.
Даже имя было резким и отрывистым, ему под стать. И в то же время приятным, как карамель, которую хотелось катать во рту, растягивая удовольствие. Вац-лав. Вац. Лав. В памяти шевельнулось что-то неуловимое: ни одного четкого образа, лишь слабый сигнал об опасности.
— И что? — довольно резко спросила я, не двигаясь с места.
— Можно мы войдем?
— Ты входи, — я посторонилась, пропуская Глеба внутрь. — А ты…
Вацлав с интересом перехватил мой взгляд. Внутреннее напряжение из его тела исчезло, но в глазах промелькнула нотка сожаления.
Внутреннее напряжение из его тела исчезло, но в глазах промелькнула нотка сожаления. Казалось, вампир ждал от меня чего-то, а я его ожиданий не оправдала.
— А я сам войду. — Его голос был низким и вибрирующим, как у Шерхана из мультфильма про «Маугли». — Не люблю церемоний.
Не успела я сообразить, о чем речь, и возразить, как он, твердо взяв меня за плечи, подвинул к стенке и шагнул в квартиру. Мне ничего не оставалось, как признать свое поражение и хлопнуть дверью, выражая свое недовольство. Пусть даже не надеется, что я предложу ему тапочки!
— Я бы тоже предпочел не снимать обуви, но мама учила меня быть вежливым в гостях. — Он усмехнулся, ненароком продемонстрировав мне свой уровень владения телепатии.
Похоже, в своих соображениях насчет его истинного возраста я не ошиблась. Вампиру не надо было даже смотреть на меня, чтобы прочитать мои мысли.
Избавившись от кроссовок, он выпрямился в полный рост и с вызовом взглянул на меня. Вампир был выше Глеба на голову и шире в плечах. Телосложение Глеба было хрупким, юношеским; Вацлав же был воплощением агрессивной мужественности.
— Двух пар мужских тапок не держим, уж простите, — процедила я и вопросительно уставилась на Глеба.
— Жанна, я сейчас все объясню, — торопливо сказал тот.
Уж объясни, изволь! Я красноречиво уперла руки в боки.
— А чаю нам не предложат? — насмешливо полюбопытствовал Вацлав.
— А как же, с плюшками и ватрушками, — пообещала я, не тронувшись с места.
— Редко повезет встретить такую радушную хозяйку! — широко улыбнулся Вацлав и зашагал на кухню, словно сам был здесь хозяином.
Кипя от негодования, я последовала за ним и Глебом.
— Жанна, — объявил Глеб, когда Вацлав по-свойски развалился на диванчике у стола. — Вацлав все знает.
— Ты рассказал ему маленькие подробности нашей интимной жизни? — Я сразу поняла, о чем речь, но не могла удержаться от шпильки. — Вот шалунишка! И что? — Я взглянула в темные озера глаз чужака и отметила, что на свету они уже не казались такими черными, как в полумраке коридора. Зрачки гостя сузились, уступив место серой, как февральский снег, и такой же холодной радужке. — Желаете присоединиться?