— Ну что, Мано! — начал было я, когда мы наконец расположились на привал. — Кто едет в аббатство?
— Если позволите, сир, — я сам отправлюсь.
— Не позволю! Ты и так в эти дни рисковал жизнью ежечасно! Не забывай: сегодня тебе противостоит не городская стража, которая тебя до последних дней в глаза не видела, а гвардейцы герцога Анжуйского.
С ними ты небось поближе знаком?
— Было дело! — вздохнул де Батц, конфузливо почесывая затылок. — Так ведь и их анжуйцы тоже знают. — Мано кивнул на моих телохранителей. — И на Пре?о?Клер встречались, и на свадьбе вашей за здравие вместе пили.
— То?то и оно! К тому же здесь надо тихо пройти, а вы… Одна только твоя погоня за каретой епископа чего стоит!
— Так ведь… Конфьянс… Это ж… — стыдливо потупился гасконец, теребя в смущении длинный черный ус.
— Ладно?ладно…
— О чем вы спорите, судари мои? — спрыгнув с возка, осведомилась Жозефина. — Тут и думать нечего — я пойду! Меня и анжуйцы знают, и гасконцы знают. А ежели что, так, памятуя прошлые деньки, вернее, прошлые ночи, — Жози хихикнула, — небось и сам маршал Таванн придет мне на выручку.
— Но это может быть опасно! — произнес я, понимая, что слова этой разбитной румянощекой девицы, несомненно, верны. — Дикие звери, патрули на лесных тропах…
— Вы правы, сын мой, — вдумчиво проговорил брат Адриэн. — Опасность подстерегает всякого и всечасно. Живущий в этом лучшем из миров — всегда в опасности. Но милость Господня безгранична, и истинно верующий защищен тем, чье могущество выше силы воинов и власти земных князей. Я проведу эту достойнейшую женщину в аббатство Святого Ремигия. Так будет спокойнее и ей, да и мне есть над чем поразмыслить, ибо что может быть печальнее и поучительнее, чем развалины святого храма.
— Развалины двух храмов, — не задумываясь, выпалил сообразительный гасконец, решивший, видимо, блеснуть глубокими познаниями в арифметике.
Взгляд, который метнул на него падре, тяжело было перевести на французский, не употребляя при этом слов, не предназначенных для нежного дамского ушка.
— Брат Адриэн! — начал я, спеша сгладить неловкость положения. — Божье слово, конечно, великая сила, но вряд ли оно способно отвратить клинок разбойника от вашей груди.
Монах молитвенно сложил руки перед собой:
— Все в руце Господней, мы — лишь персты ее!
— Прошу вас, сударь! — Он поманил одного из пистольеров, слушавшего нашу беседу. — Обнажите свой клинок и нападайте, как если бы я был вашим врагом.
Гвардеец вопросительно посмотрел на нас с Мано, затем, пожав плечами, обнажил шпагу и сделал короткий выпад в сторону монаха. Длинные четки со свистом врезались в его запястье, точно камень, выпущенный из пращи библейского Самсона, заставляя ладонь разжаться и выпустить оружие. Еще миг — и гасконец лежал на земле со все теми же четками, обвитыми вокруг шеи.
— Господь — моя защита! — Возвращаясь к прежнему благостному тону, проговорил брат Адриэн, выпуская свою жертву. — К тому же я ведь не всегда священником был. Не беспокойтесь, мы с Жозефиной дойдем до аббатства и вернемся еще до вечера.
— Благодарю вас за урок, святой отец! — Я приложил руку к груди и поклонился. — Ступайте! С нетерпением жду вашего возвращения.
— «Капитан!» — залпом прозвучал в голове знакомый до физической боли голос д'Орбиньяка. — «Жив, курилка! Сыскался, блин, сыскался след Тарасов!!!»
В мозгу моем мелькнула какая?то парижская улочка, видимая сквозь узкое оконце так, словно я глядел на нее чьими?то чужими глазами. От неожиданности я зажмурился и, пытаясь схватить воздух, раскинул руки, чувствуя, что земля вылетает у меня из?под ног.
Глава 10
Прочность карточного домика не зависит от количества козырей.
Германн
Я потряс головой. Идиотское состояние не проходило. Чертовски непривычно видеть одновременно и мир вокруг себя, и точно так же ясно еще какой?то иной пейзаж, бог весть как далека отсюда.
Идиотское состояние не проходило. Чертовски непривычно видеть одновременно и мир вокруг себя, и точно так же ясно еще какой?то иной пейзаж, бог весть как далека отсюда. Непривычно и жутко. Или… Или все же привычно? Я поймал себя на ощущении, что мозг с какой?то удивительной легкостью перестраивается, преспокойно воспринимая обе картинки.
— «Капитан! Ну, блин, и где тебя носило? Я тут суечусь, разливаюсь соловьем, можно сказать, серенады тебе распеваю, а ты ни куешь ни мелешь?!»
Поток информации, лавиной хлынувший на меня из неизвестного далека, явно нуждался в дополнительном переводе. Кто и для чего пел мне серенады, с чего вдруг я, король Наварры, должен был ковать и, что совсем уж несуразно, при этом молоть?..
— «Это шевалье д'Орбиньяк?» — неуверенно поинтересовался я.
— «Капитан, у тебя че, в башке кукушка завелась? Это я — Лис!»
— «А где д'Орбиньяк?»
— «Т?так!.. Ну?ка, давай по порядку. Я — Сергей Лисиченко, сотрудник Института Экспериментальной Истории. Ты — Уолтер Камдайл, Вальдар Камдил, как тебе больше нравилось, на кельтский манер».
— «Я — англичанин?!» — перебил я голос в голове.
— «Конечно! Ну, то есть, строго говоря, вестфольдинг. Но последние …дцать веков твой род обретается в Британии».