— Сир! — с мягким укором ответствовал брат Адриэн. — Из многих источников ведомо, что ваша стезя приведет вас к короне Франции. Но я не желал бы, чтоб моя завершилась на каком?либо из деревьев этого леса. Согласитесь, глупо закопать жизненный путь, высунув язык и дергая пятками в воздухе. Вы же сами слышали — сюда движется отряд гугенотов. В отличие от Мано, который, хотя и именует себя католиком, не знает, какому Богу молиться, они знают это наверняка. Вряд и эти люди обрадуются, увидев монаха?бенедиктинца рядом со своим кумиром. Ступайте, сир, — да хранит вас Господь! Мы встретимся в Реймсе и… Вот еще что: вопреки моему ожиданию, я не отметил в вас особого рвения к чтению псалмов. Всевышний ли вас вразумил, или же это только причуда памяти, — не мне судить. Но сегодня вы поведете в бой лютеран, а стало быть, вам следует казаться первейшим из них.
— И это мне советует католический священник?!
— Это говорит человек, искренне желающий видеть вас королем всех французов и помнящий, что благодать Господня не коснется сеющего рознь меж братьями. Ступайте, сын мой, я заранее отпускаю вам этот грех.
Встреча в лесу Ансени в первую минуту была ознаменована бурными криками радости, воздеванием вверх оружия и нестройным пением псалма. Однако заунывному восхвалению Всевышнего не суждено было завершиться логической точкой. Маргарита Наваррская, сопровождаемая своими «придворными дамами», выехала на поляну, где было построено мое могучее войско — не более двух сотен верховых. Все, что удалось привести с собой Мано.
— Католическая шлюха! — крикнул кто?то из строя. — Смерть Валуа!
— Смерть! Смерть! — вторил первому голосу целый хор иных.
— Вот это подмога! — услышал я за спиной возбужденный голос Лиса. — Чуток таких друзей — и никакого Гиза не надо!
К сожалению, он был прав. Строй всадников все больше превращался в толпу, и это скопище обозленных, увешанных оружием людей, все больше зверея при виде желанной добычи, шаг за шагом начало надвигаться на замерших в ужасе дам, не слушая окриков командиров. В глазах взбесившейся своры гугенотов Марго была едва ли не одной из главных виновниц Парижской бойни в ночь святого Варфоломея. Ведь именно ее, вернее, черт возьми, нашей свадьбой были заманены в Париж многие и многие погибшие в ту ночь. Марго не могла не понимать этого.
Но как же должна была верить мне эта женщина, если, невзирая на смертельную опасность, осмелилась следовать сюда за мной. Уж и не знаю, сколько там грехов отвесил мне святой Петр на своих весах, но обман такого доверия, пожалуй, мог стать худшим из них.
— Молчать! — взревел я, поднимаясь в стременах и обнажая шпагу. — Мано, ко мне! Кто верит в меня — сюда!
— Полундра!!! — разнеслось сбоку от меня.
— Волки позорные! А ну, пеньки горелые, чавкальники свои зашнуровали! На немецкие кресты порву, антихристы суконные!
Два выстрела грохнули, придавая воплям моего друга пущую внушительность.
— «Блин горелый!» — раздалось у меня в голове. — «Это ж сколько веток! Нас тут щас развешают шо стиранное белье! Капитан, толкай речь, а то поздно будет!»
Мано и еще человек сорок, то ли из веры в короля Наваррского, то ли по привычке повиноваться, покинули ряды бунтующего войска и шагом подъехали ко мне, спеша сомкнуть строй вокруг короля и его «семьи». Немного, едва лишь четвертая часть войска. Но остальные, слава богу, остановились.
— Мано! — скомандовал я. — Ты отвечаешь за жизнь дам головой. Если я погибну, приказываю сопроводить их в Реймс!
— Но, сир! — попытался что?то сказать гасконец.
— Не спорить! — рявкнул я. — Выполнять приказ! Покончив с этим, я тронул шпорами бока коня, направляя его к хмуро молчащему воинству.
— Негодяи! — процедил я, подъезжая к первой инстинктивно выпрямляющейся шеренге. — Разбойники, именующие себя дворянами! Кто из вас осмелился поднять голос на мою жену?! Я спрашиваю: кто?! Ты?! — Я ткнул в кирасу ближайшего всадника концом шпаги. — Или ты?! Кто?о!!!
Лесное эхо далеко разнесло этот свирепый рев.
— Я, Ваше Величество! — Из глубины строя ко мне выехал молодой дворянин на буланом коне.
— Как звать?
— Гастон де Ла Ротьер, сир.
— Прекрасно. Спешивайся. Как король Наварры, я не могу, не запятнав своей чести, скрестить с тобой клинок. Но здесь, во Франции, я еще и герцог Вандомский, а потому забудем на время, что я король. — Тяжелая перчатка из грубой кожи полетела в лицо де Ла Ротьера.
— Ангард[36]! — крикнул я, спрыгивая с коня. — Вы все наши секунданты.
Шпаги встретились и враждебно зазвенели. Этот звон был последним звуком, услышанным молодым гугенотом. Заставив противника закрыться демисерклем[37] от удара в голову, я, быстро проведя клинок под мышкой противника, коротко ударил его в горло. Де ла Ротьер упал, не охнув.
— Следующий! — развернулся я к строю, поднимая перчатку с земли. — Кто еще считает так же, как этот негодяй?! Я жду, господа, спешивайтесь! Я буду биться с каждым из вас, пока не перебью всех или пока кто?нибудь из вас не убьет меня! Ну же, не заставляйте меня ждать!
Строй безмолвствовал.
— Никто! В таком случае слушайте мою команду, негодяи! Вы все мятежники и по чести должны быть приговорены к смерти. Но, так и быть, я прощаю вас на сегодня. Однако каждый из вас остается приговоренным к смерти, пока своею доблестью не докажет право на жизнь. А этого, — я ткнул шпагой в распростертое тело смутьяна, — отвезите в ближайшую деревню. Пусть местный кюре похоронит его по католическому обряду. Он недостоин был зваться гугенотом.