— Или да, или нет, или может быть. Не думаю, чтобы он узнал нечто такое, что снимет с Маноэля обвинение в убийстве королевского фаворита. Господи, ну почему он не мог убить сегодня утром кого?нибудь другого? Даже двух других, в конце концов! Ладно, ступай к отряду, а я навещу короля.
Господи, ну почему он не мог убить сегодня утром кого?нибудь другого? Даже двух других, в конце концов! Ладно, ступай к отряду, а я навещу короля. Если вдруг не вернусь…
— Буду считать тебя коммунистом!
— Итальянским горожанином[43]? — удивленно спросил я. Почему?
— Не вернешься — объясню. Давай, король, ни пуха ни пера!
— К черту! — отчего?то привычно выпалил я и на секунду замер в раздумье. — Лис, почему ты бежал через весь замок, а не воспользовался закрытой связью, чтобы сообщить мне все это?
— И верно! — удивляясь сам себе, проговорил Рейнар. Ты знаешь, как?то даже не подумал.
* * *
Генрих Валуа, вероятно, уже ждал меня в своем пропахшем фиалкой и лавандой зверинце. Со вчерашнего дня, кроме пары легионеров маркиза д'Аржи, перед дверями его покое появились четверо анжуйских жандармов. Еще человек десять латников того же полка расположились кордегардией в двух шагах от заветной двери.
— Сдайте шпагу, сир! — Молодой красавец, темноволосый, с явно гасконским выговором, со знаком полка Анжуйской гвардии у плеча, преградил мне путь, недвусмысленно демонстрируя намерение применить оружие в случае моего отказа.
— Кто вы такой? — нахмурился я. — И по какому праву требуете оружие у своего сюзерена?
— Я — капитан Бернар де Ногаррэ де Ла?Валетт д'Эпернон, — не спуская с меня цепкого, отменно жесткого взгляда, гордо произнес королевский драбант. — И у меня нет иного сюзерена, кроме короля Генриха Валуа. Прошу вас, сир, сдайте шпагу! Не вынуждайте меня призывать караул.
— Это арест? — исподлобья глядя на смуглокожего красавца, мрачно спросил я.
— О нет, — произнес мне в ответ д'Эпернон тоном, в котором слышалось плохо скрываемое сожаление. — Всего лишь предосторожность. Его Величество повелел не пускать к себе вооруженных людей вне зависимости от их титула и звания.
Я невольно усмехнулся. В ярдах двухстах отсюда сейчас находился сильный отряд, готовый по первому знаку ворваться сюда, круша все на своем пути. Воображение услужливо нарисовало мне картинку: д'Эпернон, пытающийся разоружить неистовую лаву гугенотов.
— Ладно, — хмыкнул я. — Раз наш государь ни с того ни с сего стал бояться вида оружия, пожалуйста, примите. — Я протянул гвардейцу клинок. — Да будьте с ним поаккуратнее, он очень дорогой.
— Прошу вас, сир. — Пропуская мои слова мимо ушей, Бернар указал на дверь, из?за которой слышались звуки клавесина и тихое собачье подвывание.
Генрих Валуа был мрачен. Он сидел за невысоким восточным столиком, инкрустированным золотыми и серебряными арабесками, и кормил засахаренными фруктами большущего розоватого попугая, умостившегося на сгибе королевской руки.
— Ваше Величество, — кланяясь государю Франции за два шага, как велел мне этикет, начал я. — Я пришел поговорить с вами об ужасной трагедии, которая столь внезапно обрушилась на нас с вами.
Казалось, только тут Валуа заметил мое присутствие в кабинете. Он перестал подкармливать птицу и с мрачным видом изрек, не забывая, впрочем, почесать увенчанную хохолком голову питомца:
— Ты знаешь, Анри, твой лейтенант убил моего дю Гуа. — Он вперил в меня тяжелый немигающий взгляд своих темных глаз, точно ожидая, что я немедля развею его печаль сообщением, что Луи де Беранже жив.
— Увы, это так, мессир, — печально констатировал я, подводя ближе к уставленному яствами столику. Похоже, кроме несчастного попугая, никто больше не прикасался к изысканным сладостям, расставленным на столешнице. — Я весьма сожалею об этой смерти. Луи, вне всякого сомнения, был вернейшим из ваших слуг.
— Я весьма сожалею об этой смерти. Луи, вне всякого сомнения, был вернейшим из ваших слуг. Но вы же сами дворянин, Ваше Величество. Вы знаете, какими безжалостными могут быть закона чести. Мне печально сообщать вам об этом, мессир, но дю Гуа, упокой Господи его душу, действительно прилюдно оскорбил шевалье де Батца и его даму, а следовательно, Маноэль, ведомый теми самыми законами, которые определяют жизнь всякого благородного дворянина, обязан был искать этой. дуэли. В противном случае ему вряд ли нашлось бы место в сообществе людей оружия.
— Но кроме законов, о которых говорите вы, мой дорогой кузен, есть и иные. И эти законы обязательны для всех. Ибо они суть основа всякой державной власти.
— Ваше Величество, ордонанс, изданный вашим дедом, королем Франциском I в 1532 году, призывает дворян в вопросах чести искать справедливого арбитража у государя и лишь затем, в случае если иного решения принять невозможно, стороны должны были решить спор поединком. Мано входит в число моих дворян, и он обращался ко мне, ища справедливости в этом деле. Однако, увы, мне горестно сознавать, что примирение этих двух вернейших паладинов было невозможно. И все же, заметьте, Ваше Величество, шевалье де Батц не поднял руку на Луи, когда тот лежал раненым в руках врагов. Ваших врагов, сир. Более того, он способствовал освобождению мсье дю Гуа! И сейчас разве он атаковал господина де Беранже предательски, из?за угла? Нет, это была честная дуэль. Беда, что она закончилась так, но, к сожалению, государь, Луи уже не поднимешь. Поверьте, мне так же горько осознавать это, как и вам. Мы были малознакомы с ним, но за время, проведенное вместе, успели проникнуться друг к другу весьма приятственными чувствами. — Я печально вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха. — И все же не Мано ли мчался, рискуя головой, чтобы успеть привести войска и спасти вас от коварной засады?..