«Он ходит в лес!» — эта мысль молнией блеснула среди банальных восхвалений деревенского образа жизни, немедленно возвращая мой интерес речам адепта тайного знания.
— Вы что же, ходите один в эту чащобу, полную диких зверей и, вероятно, разбойников?душегубов?
— Звери не трогают меня, — незамедлительно отозвался светоч сокровенного знания. — А лихим людям и подавно нечего с меня взять.
В первом, честно говоря, я не сомневался. Даже при моем довольно слабом обонянии запах химикатов отбивал охоту приближаться к его многомудрому обладателю ближе, чем на четверть лье, со вторым… Впрочем, меня сейчас волновало совсем иное.
— Все, что вы говорите, почтеннейший господин Аббатиас, весьма интересно. Я бы, пожалуй, желал, если это, конечно, не нарушит ваши планы, разделить с вами утреннюю трапезу. Идемте со мной. Полагаю, завтрак уже подан. Я и дворяне моего эскорта будем рады видеть за одним столом столь сияющий светоч высоких знаний.
— Я… Да я… — замялся Аббатиас. — Смею ли я?
— Полноте, мой дорогой. — Я приблизился к последователю Николаса Фламеля[27], затаив дыхание, чтобы не ощущать столь насыщенный аромат науки великого творения. — К тому же я был бы благодарен вам, если бы вы скрасили трапезу рассказом о посещении вашей лаборатории принцем Алансонским.
Завтрак действительно дожидался нас в той самой зале, в которой нынче ночью любезный хозяин убеждал меня в необходимости союза с Генрихом Анжуйским, намекая на какие?то почти демонические силы, стоящие за убийством короля Карла. Утренняя трапеза была не менее обильна, чем вечерняя. Однако я впервые видел, чтобы прожорливые гасконцы так быстро, да еще и по доброй воле, оставляли свои места у стола, все еще радовавшего глаз разнообразием снеди и богатством! сервировки. Впрочем, моему собеседнику до этого не было никакого дела. Забывая время от времени пользоваться вилкой, он подхватывал с блюда куски жареного мяса, опускал их в соусник и продолжал рассказывать, не обращая внимания на жир и соус, капающие на фламандскую скатерть:
— Тогда Франсуа спросил меня, могу ли я вырастить для него черный алмаз.
— Разве такое возможно? — спросил я, стараясь глядеть чуть в сторону.
— Разве такое возможно? — спросил я, стараясь глядеть чуть в сторону.
— В общем?то да, — кивнул мэтр Аббатиас. — Но это весьма опасное деяние. Конечно, черный алмаз невероятно красив, но еще более коварен. Ведь точно так, как алмаз истинный есть затвердевший солнечный свет и потому он питает энергией жизни всякого, кто его носит, камень, о котором просил меня герцог Алансонский, есть запечатленное сияние Луны, покровительницы ведьм и колдунов, мрачной богини Селены — холодной и безжизненной. Он способен изменить судьбу того, кто его носит, впитав в себя пламень жизни. Его высочество, должно быть, просто не знал этого…
Я согласно кивнул головой. Конечно же, французский принц крови, без пяти минут король Речи Посполитой, должен был оставаться вне подозрений, хотя лично я полагал, что Франсуа Алансонский был прекрасно осведомлен о чудесных свойствах камня. Интересно, в подарок кому он предназначался?! Впрочем, меня сейчас больше заботило другое. Возможность передать записку за стены замка. Точно подслушав мои мысли, Аббатиас прервал сам себя и, поглядев в окно, всплеснул руками:
— Простите покорно, сир! Я тут заболтался. Мне же надо идти в лес. Сейчас как раз час цветения Лацетии Компинус! Прошу позволения откланяться. Ваше Величество.
— В лес? Ну да, конечно. Лацетия Компинус — дело серьезное! Кстати, друг мой, там в лесу находится еще часть моих людей. Окажите любезность — снесите им записку. Полагаю, это не затруднит вас?
— Ну что вы, сир! Это не доставит мне никаких хлопот. Но как я найду их?
— Не трудитесь, они сами вас найдут, — небрежно заверил я ученого.
В этом я не сомневался. Наверняка выставленные Мано наблюдатели тщательно отслеживали всех входящих и выходящих из замка. И уж такой лакомый кусок, как одинокий алхимик, де Батц наверняка не упустит. Через несколько минут я уже протягивал любезному естествоиспытателю послание для своего лейтенанта:
— Прошу вас, почтеннейший мэтр Аббатиас.
— Можете не сомневаться, сир? — Ученый принял из моих рук сложенный вчетверо листок. Внезапно взгляд его стал озадаченным, точно вместо бумаги я протянул ему исписанную иероглифами плиту. — Прошу прощения, сир! Извините, бога ради, мою дерзость, но вы позволите взглянуть на ваши руки?
Не дождавшись ответа, со страстью исследователя, стирающей сословные различия, он ухватил меня за запястье и, развернув к себе ладони, впился в них взглядом.
— Невероятно!.. Невероятно! — после короткой паузы прошептал он. — Весьма странные линии. Жизнь краткая, но в то же время не имеющая конца. Однако странно другое. Это совсем не те линии, которые были у вас десять лет тому назад.
Лис говорил правду. Если до этого опознания у меня и оставались какие?либо сомнения, сейчас они развеялись окончательно. Я носил имя Вальдар Камдил, был англичанином, вернее, вестфольдингом и, что самое главное, являлся чужаком, абсолютным чужаком в этом мире. И в то же время не помнил этого — ни своего дома, ни семьи, ни прежней жизни. Одни клочки, обрывки — вроде как нынче ночью с сокровищами тамплиеров.