— Как Вадим, очухался? — переводя разговор на другую тему, поинтересовался я, глядя на распластанную фигуру друга.
— Без сознания. Но жив! — Очередная вспышка заставила голенастых прыгунов отпрянуть от границ освещенных кругов. — Только расцарапан очень. Впрочем, как и ты.
Я попытался было подняться, но властный окрик феи вернул меня в прежнее состояние:
— Лежи смирно! Анчутки света боятся, в круг не сунутся. А чуть руку-ногу за край выставь, гроздьями виноградными на тебе повиснут.
— Что же теперь делать? — растерянно, по-детски спросил я.
— А и нечего тут делать, — глумливо усмехнулась Делли, разводя руками.
— Рассвета дожидаться. Ну что, отобедали в крепости, как три мушкетера?
Я молча закрыл глаза, стыдясь признать свою нелепую самонадеянность и досадливо соображая, что порою сотрудница Волшебной Службы Охраны знает больше, чем говорит.
— Теперь, одинец, моли всех ведомых тебе богов, чтоб у Оринки до утренней зари травы хватило.
— Какой травы? — машинально включаясь на «протокольные» слова, поинтересовался я.
— Вестимо, какой, — вновь заставляя мерзких прыгунов броситься врассыпную, проговорила наша спасительница. — Конопли.
— Не понял? — Я резко открыл глаза, ошущая, как кровь приливает к голове.
— Говорю же тебе, в этом краю два вида анчуток обитают. Дикушники — вон они вокруг сигают, точно ужаленные. И конопельники. Что одни, что другие — Солнцелик обереги! А уж коли вместе соберутся, так вам отныне лучше ведомо, что бывает. — Пущенная феей волна смела анчуток и отбросила к стене крепостной башни, точно осенний ветер опавшие листья. Однако, в отличие от жухлой листвы, мерзкие твари стремглав бросились на прежние боевые позиции, норовя поближе подобраться к освещенному кругу. — Экие мрази неуемные! Одно слово — дикушники. Ведь с виду-то невелички, а коли разом навалятся — и слону не устоять.
— А где Оринка-то? — вновь задал вопрос я.
— Коноплю палит, — без тени улыбки сообщила фея.
— Что?!
— Коноплю палит, — повторила Делли. — Говорю же тебе, Виктор! Те, вторые анчутки, что здесь попервах были, конопельниками зовутся. У них завсегда гнездовище в зарослях конопли. Росточком эти твари поменьше дикушников будут, и лютости в них такой нет. Но зато как возьмутся морок на встречных-поперечных наводить, так ни зверю, ни человеку, да что человеку, и чародею иной раз не устоять.
— Так, выходит, никакого Сфинкса не было? — с надеждой спросил я.
— Да ужо откуда ему здесь взяться-то?! Не иначе, как из ваших же голов! Поморочь у вас на глазах была. Но когда б Оринка дурман-траву не подожгла, вы б совсем с ума сбрендили. А уж к утру, поди, и костей ваших не сыскать было. Так что, спасибо ей скажите за жизни убереженные. Не учуяли бы конопельники, что угодья их в огне, не сносить бы вам головушки буйные.
— Да уж, спасибо! Эк она быстро сориентировалась!
— Скажешь! — ухмыльнулась фея. — Вы еще в воротах стояли, а девчонка уже за травой отправилась.
— Так что ж это получается, выходит, и она знала, что нас в замке ожидает?! — Я вскинулся, опять пытаясь встать.
— Да лежи ты спокойно! — прикрикнула чародейка. — Знала — не знала! Тебе что ни скажи, ты бы всё равно ей не поверил. А ежели кудесница знала, да не сказала, видать, на роду вам написано с анчутками повстречаться.
— М-м… — Из круга, где под светом фар загорал Вадим Ратников, донесся звук, которым, должно быть, числившийся в школьной программе Герасим приветствовал любимую собачонку. — М-м-м… — Глаза исполняющего обязанности государя приоткрылись, точно смотровые щели в броне БТРа. — Во бли-ин… Вот это мы конкретно нажрались! О-о-о! Черти еще прыгают… — Он снова закрыл глаза, поняв бесперспективность надежд на скорое прояснение в мозгах.
В этот миг первая пичуга, вероятно, разбуженная безрадостной речью могутного витязя, робко чвиркнула, сообщая всему лесу и окрестностям о предчувствии рассвета.
В этот миг первая пичуга, вероятно, разбуженная безрадостной речью могутного витязя, робко чвиркнула, сообщая всему лесу и окрестностям о предчувствии рассвета.
— Что уж теперь говорить, — вздохнула Делли, когда мы проезжали под аркой ворот. — Замок вы наверняка погубили. Анчутки — твари въедливые! Ежели привяжутся к месту, то их ни заговором, ни полымем не отвадить. Чуть темень, они уж тут как тут будут.
Я невзначай кинул взгляд на створку ворот со всё еще болтающимся обрывком шнура с вислой печатью.
— Ваше счастье, — заметив направление моего взгляда, горько усмехнулась фея, — что сургуч ломать не стали. А то бы еще пуще стряслось, чем ныне сталось.
Я тяжело вздохнул, понимая справедливость упрека.
— А вы тоже, феи да кудесницы, не могли понятно объяснить, что и почему.
— А понятно об том никому не ведомо, — покачала головой умудренная предвечными знаниями спутница. — Всяко случиться может. Не анчутки, так другая нечисть пожаловала бы. Кто божью защиту порушит, над тем ее и не будет. Это здесь всякий сызмальства знает.
— И что, это навсегда… — Я с ужасом вспомнил перипетии сегодняшней ночи, и мне очень захотелось, чтобы Нычка-Солнцелик, или уж кто здесь, на местных небесах, занимается вопросами безопасности, не затаил на меня обиды.