И я в подробностях изложил все те безрадостные причины, которые заставили нас вторгнуться на этот негостеприимный клочок суши и искать встречи с его хозяином. Естественно, не упоминая желания Вадима исполнить репертуар стайки воробьев.
— Охо-хо! — впадая в тоскливую меланхолию, выдохнул Кощей. — И неймется же им!
— Кому «им»? — повинуясь въевшейся оперативной привычке, сразу принялся уточнять я.
— И неймется же им!
— Кому «им»? — повинуясь въевшейся оперативной привычке, сразу принялся уточнять я.
— Да всем им неймется! — отмахнулся помрачневший великан. — Уж веки-то веков минули, а всё то ж! История давняя, да чтоб понять, откуда что взялось, без нее не обойтись. — Он, не глядя, сунул меч обратно за трон и подпер голову кулаком, готовясь к долгому рассказу.
— О начале напастей моих вы, должно быть, и прежде слыхивали. В незапамятные времена чародей в тутошних землях большой страх наводил. Одно слово — ваша порода! — Он кивнул на Делли. — Могущество у него было от фей, в жилах — пламень драконий, а по природе — камень.
Кощей похлопал ладонью по резному подлокотнику:
— Многих он, тварь негодная, в полоне держал, из всякого роду-племени! Я ж тогда в самой силе был и в воинском искусстве, и в чародействе. В народе моем, да и в иных землях равных мне хоть и искали, да не сыскалось. Вызвал я Тузла Многомерзкого на смертный бой, а только ничего из того не вышло. Заманил меня чародей в ловушку, так я в яме сырой без малого год и провел, света не видючи. Пошла искать суженого зазноба моя — Леда-лебедушка, да тоже в лапы Тузлу попала. Возжелал он ее своей наложницей сделать и взаперти держал, да только любовь под замком не удержишь. Сыскалась тварь малая, грифоньего племени, в темнице моей она засовы клювом перебила, замки когтями вырвала, на волю выпустила, да на ухо мне и нашептала, где сила Тузлова упрятана.
Сошлись мы с чародеем злым в схватке не на жизнь, а на смерть. Две недели бились без роздыха, а таки одолел я его. Рубанул по косе долгомерной, и на одну лишь волосину не отсек. Малость, казалось бы, ан нет. В малости той вся беда-то и таилась.
Волос, об который меч мой изломался, не простой был, а каменный. А в конце его игла чудодейная. Упал Тузл посреди моря, да враз скалой оборотился. А игла на косе его, точно змея, в руку меня ужалила. А с уколом тем и часть силы чародеевой, и бессмертие его, и толика духа в меня влились, и, покуда цела та игла, мы с ним, почитай, одно. — Кощей грустно посмотрел на нас, точно стараясь убедиться, расслышали ли мы, в чем сокрыта его погибель. — Много я потом зла людям причинил, ой как много! Самого Тузла в камень оборотил, а лютость его безмерную в себе одолеть не мог. Леда от того тяжко страдала, слезами обливалась. И желал я всей душою прежним стать, а не мог! Месяц держался, два. Затем снова — царям обиды да народам разор. Обернулась моя Ледушка белым лебедем, да и улетела неведомо куда. Сыновья наши с тех пор слова не молвили, дочь любимая за море с олухом этим, Хведоном, подалась.
— Простите, — ошарашенный новостью, вмешался я. — Вы хотите сказать, что Хведон — предок субурбанских королей — ваш зять? Тогда, выходит, Хведонов куш…
— Приданое, — усмехнулся Кощей. — Хведону и всему потомству его, до скончания времен. А затем и прочим субурбанским королям Хведонова корня. Хоть и крови прежней в них, почитай, не осталось, а чтобы сумятицу в умах не сеять, чтоб лишний раз носа сюда не совали, я себе так порешил — как шло, так пусть и идет.
Этого самого Хведона с матерью его штормом сюда занесло. Корабль, видать, бурей разбило — так они в бочке спасались. Дочь моя их на берегу нашла. Она-то прежде кроме братьев да меня других мужчин не видывала, ну, стало быть, и влюбилась без памяти, дуреха! Я им тут и град вы строил, и народ развеселый населил, а всё ей в родном дому тошно было, всё за море рвалась. — Он печально опустил веки, должно быть, с болью вспоминая давний семейный .
— Он печально опустил веки, должно быть, с болью вспоминая давний семейный . разлад. — Пришлось, значит, отпустить. Ну, уж ясное дело, не с пустом. Придумал я, что Хведон этот — царя тюрбанского сынок, в малолетстве злыднями исхищенный, и что все богатства его от того ведутся, что погубил он на Алатыре злого чародея, меня то есть… С тем да с братцами Лебедушки моей к ближнему берегу их и отправил. Оттуда в Субурбании королевский род повелся.
— Стало быть, инсценировали самоубийство? — улыбнулся я, изумляясь трактовке знакомой с детства сказки. Как говорится, правда бывает удивительнее любого вымысла.
— Было дело, — со вздохом кивнул бессмертный исполин. — Кабы в первый раз! — Он помрачнел на глазах. — Оттого и туга-печаль, что не в первый.
— А че так? — не скрывая заинтересованности, сочувственно покачал головой Вадим.
— Да так вот, — вздохнул Кощей. — Когда Леда моя пропала, такая злая тоска меня обуяла! Пошел я по белу свету ее искать, из края в край. А из государей многие враз смекнули, что хоть я людей сторонюсь и никому обид не чиню, а всё равно с подданных своих на борьбу со мной али для откупа немалые груды злата собрать можно. А то еще красавиц, вроде как для меня, по городам и весям от матерей-отцов да любимых отымали, да себе в покои для сладострастных утех определяли. Ну, сами посудите! — Кощей Бессмертный вновь поднялся во весь свой двухсаженный рост. — На что мне людские красавицы?! Мне вон и на Лебедушку пришлось чары наложить, чтобы она с Хведоном в росте сравнялась. А уж на что, казалось бы, по мерке людской, статный молодец был! Но речь-то об ином!