— Как? — стараясь держаться как можно спокойнее и не провоцировать агрессию изрядно подвыпившего громилы, спросил я.
— Всё страх! — Кукуевич ткнул в воздух указательным пальцем, точно надумал пробить в нем дырку.
— Очень я, изволь понять, с головой своей сроднился, страсть как терять ее не хотелось. А потому из страха опаска родилась.
Вроде бы всё и хорошо — Барсиад, дурношлеп осиновый, без меня иной раз шагу ступить не мог. Как ножку поставить — спрашивал! Да ведь, как оно бывает: нынче так, а поутру — иначе. Мало ли, что этому пьянчужке ушастому радники, навроде того же Юшки, присоветуют? А потому из дома у меня тайный ход за городскую стену прокопан был. В дом я всякий день ввечеру чинно входил да поутру из него таким же макаром и выходил. Но чтобы спать в нем — так это ни-ни! — Атаман приблизил ко мне свою раскрасневшуюся от самогона физиономию. — Всякую ночь в новом месте храпака давил. Иной раз и без подушки, зато уж при голове. Так-то! А надысь утром в палаты свои ворочаюсь, а там из спаленки, точно ураганом, всё повыметено. Решетки кованые, на ладонь в камень вмурованные, напрочь вывернуты, да точно сеть рыбацкая скомканы. Вот и соображай себе: ночевал бы я в тереме — давно б уж где-нибудь мертвым лежал, да черные вороны глазоньки бы мои выклевывали! — Он явственно всхлипнул, пеняя на свою горькую, пусть даже прошедшую стороной, планиду.
— Вы полагаете, что король Барсиад и все его приближенные мертвы? — настраиваясь на привычный лад, спросил я.
— А как иначе? — в полном недоумении от глупости моего вопроса нахмурился Ян Кукуевич. — Кабы живы были, давно б весточку подали.
— Но зачем тогда было уносить их невесть куда?
— О том тебе, одинец, должно быть лучше ведомо. Почто б следознавцу иначе хлеб есть? А только я так скажу. Хоть вы с дружком своим и хитро удумали насчет Барсиада, средь народа укрывшегося, а только несусветица всё это. — Он налил еще по чарке. — Я своими очами видел: во всех домах, как и в моем, окна в спальне, точно рукавичка, вывернуты. И ведь не одни только ферязи [30] пропали! Кто с женой, кто с любовницей, кто с полюбовником! Что за диво приключилось — не ведаю, но кого где искать — это лихо безликое точнехонько знало. Даже у Юшки во дворце всё вверх дном перелопатило.
— Ну, отчего ж не побуянить, если известно, что хозяев в доме нет и не ожидается?! — пожал плечами я. — Хотя само по себе занятно.
— Вот и занимайся, коли занятно. Мне точнехонько доказать надо, что королевская погибель — Юшкин злой умысел. Без того на троне сидеть, что на угольях плясать. Сбоку глянуть весело, а самому — жарко.
— Всё это так, — согласился я. — Только по закону, пока не доказана гибель короля, вы не можете занять трон, а стало быть, и экспедицию на остров Алатырь снарядить тоже не сумеете.
— И о том, выходит, ты знаешь? — Ян Кукуевич недобро блеснул глазами. — Не иначе, как Фуцик наболтал. Вот же, язык ужиный! Ну, да сумею я — не сумею, дело не твое. А закон… Что ты под сим мыслишь, прямо скажем, мне невдомек.
Должно быть, выпитое уже и на мне сказывалось, поскольку, неожиданно для самого себя, я гордо выпрямил спину и заговорил менторским тоном:
— Закон есть основа цивилизации и залог процветания человеческого общества. И потому наилучший закон должен быть таков, чтобы его сложно было нарушить!
— Э-э-эх! Да ты закусывай, закусывай, одинец, вона как тебя разобрало! — Подобревший криминальный авторитет сочувственно покачал головой. — Говорили мне умные люди — не доведет книжная премудрость до добра! Учишь тебя, учишь, а толку чуть! Глупее глупого словеса городишь! Закон есть тот же страх, только имя покрасивше! А стало быть, его прописывать должно, чтоб всяк хоть шагом, хоть чихом его, да нарушил.
— Это еще зачем? — недоуменно уточнил я, прикладываясь к свиной ножке.
— А затем, дурья твоя башка, что ежели всякий за собой провину знать будет, то лишний раз, пожалуй, не дыхнет. Ведь чуть что не так — сразу: а как же это ты, мил-человек, государев закон нарушил?! Пожалуйте спину под батоги ставить! Здесь-то покой и благорастворение воздухов в стране и начинается. Когда ты в своем королевском величии над животом и смертью распоследнейшего батрака в своих землях властен, так отчего же людишкам, в страхе пребываючи, тебя не любить?! Ведь ты ж король, от Бога поставленный, по закону мог бы их смертью карать, а из милости своей виновных да страхом уязвленных, жизнью и волей жалуешь.
— Хорошие советы вы, должно быть, королю давали! — дослушав поучения, с натугой выговорил я.
— Государь до последних часов не жаловался. — Ян Кукуевич оскалил в ухмылке хищные зубы. — Но не о том речь. Желаю я, чтоб ты мне Юшку с корешами его захребетными разложил передо мной на столе, как вот эту дичь. — Он ткнул пальцем в блюдо и замер, точно не веря своим глазам. — Тут вроде бы как початая куропатка лежала?
— Было дело, — подтвердил я.
Ян Кукуевич уставился на объедки, пытаясь в уме собрать из разбросанных косточек остов несчастной пернатой твари. Точь-в-точь ученый палеонтолог, обнаруживший в отвале скелет динозавра.
— Одна, — мысленно доведя процесс до конца, подытожил опешивший разбойник. — А где вторая? — Он для полной уверенности заглянул под стол, вероятно, судорожно пытаясь вспомнить, не сбросил ли ненароком птицу, демонстрируя мне руками суть законотворчества. Куропатки с отломанным крылышком под столом не было. Глаза Яна Кукуевича начали медленно округляться, лицо багроветь, и он, хватая воздух ртом, едва выдавил, запинаясь: