— Предложение замечательное. Но, если честно, я, кроме как с размаху пудовой булавой, никаких других подходов к подобным тварям в первоисточниках не встречал. Может, тебе доводилось?
— Я тоже не припомню, — сознался Злой Бодун.
— Ладно. — Я махнул рукой. — Бог даст, на месте разберемся. А сейчас самое время связаться с Делли и начать массовые увеселения для паразитирующей части здешнего общества.
Мы с Вадимом спустились еще на пару витков лестницы, чтобы не привлекать беседой внимание сапожничающего караульщика. Изображение в зеркале — волшебном средстве мобильной связи — пошло волнами и наконец стабилизировалось, давая мне возможность наблюдать ту самую, увешанную колокольцами тропу, по которой еще полчаса назад тащились повозки с ранеными. В тени одного из деревьев, прислоняясь к бурому, покрытому глубокими бороздами стволу, как ни в чем не бывало стояла фея, чуть поодаль виднелись наши верные транспортные средства. Как ни хитроумна была задумка разбойников с бесперебойной системой оповещения, тягаться с магическими способностями прирожденной феи им было не по чину.
— У тебя всё готово?
— Да, почитай, что, всё. Дело за малым.
— Вот и славно, — улыбнулся я. — Тогда мы ждем от тебя сигнала и тоже начинаем.
— Заметано, — с Вадюниной интонацией проговорила фея. И добавила: — Перышко вам в донышко.
В ожидании обещанного сигнала мы замерли, стараясь полностью слиться с каменной стеной на случай, если кому-нибудь вздумается пройтись этим путем. Однако желающих, похоже, не было. Из арки выходящих на лестницу дверей второго этажа доносились приглушенные звуки буйного веселья. Уж и не знаю, чему, собственно говоря, радовались вернувшиеся из рейда разбойники. Может быть, тому, что большинству удалось сохранить головы на плечах, но, так или иначе, желания сбегать за атаманом явно не выказывал никто. Убедившись, что всё спокойно, я достал из-за пазухи наушник и начал прислушиваться к беседе разбойничьего вожака с пленными.
— …Вот любуюсь я, паря, твоей девкой, да сам себя и спрашиваю: «Какого рожна ты ей без головы сдался»? Оно, вестимо, ей всякие травы да наговоры ведомы, может статься, что и петушиное слово знает, со всякой тварью говорить может, да только ж смекни, коли тебе шелом не на чем носить будет, так ведь и целоваться с тобою не всласть. Как почитаешь, матрешка?
Вряд ли термин «матрешка» подходил для такой хрупкой девушки, как Ориша. Но, памятуя о том, что словечко это происходит от горделивого «матрона», то есть госпожа, почему бы и нет?!
— Да уж с головой, пожалуй, что и лучше, — согласилась кудесница.
— А только на что мы вам сдались? Шли своим путем, никому поперек слова не молвили, зла не чинили.
— На что сдались, то мне решать! Захочу — в жены тебя возьму, захочу — парням отдам. А коли по нраву мне придетесь, могу и с дарами отпустить. Тут надо мной короля нет, тут я сам всему государь.
Разглагольствования батьки Соловья вызвали у меня невольную улыбку. Казалось, что во всех мирах, во все времена мелкотравчатая шантрапа в один голос вдохновенно исполняла эту песнь о собственной непомерной крутости. Как, однако, менялся их репертуар на первом же допросе!
— Коли жить хотите, не артачьтесь. Что повелю, то и делайте! Стало быть, ты, кудесница, коль моих храбрецов заколдовала — так ныне расколдовывать пойдешь. И тех, кого дружок твой хладным железом ранил, тоже выходишь. И помни: коли что не так — не погляжу, что девица. А с тобою, сокол сизый, разговор и вовсе особый.
— Да-да, особый разговор будет! — вслед за атаманским рыком донесся дребезжащий голос Фуцика.
О чем планировали вести беседу скрытые от наших глаз ораторы, в общих чертах было ясно, и в интересах дальнейшей разработки возможных источников информации я бы, пожалуй, дал выговориться пресловутому батьке Соловью. Когда под седалищем печет, много чего сдуру начирикать можно.
Но действительность не всегда согласуется с нашими желаниями. Звон ведерного колокола тревожным набатом разнесся над разбойничьим гнездом, проникая даже сквозь, каменную толщу донжона. Колокол звонил, не умолкая, как это бывает с электрическими звонками, когда вдруг западает кнопка. Переполошенный стражник, едва не натолкнувшийся в потемках на нас, хекая, взбежал по крутому подъему, спеша доложить переполошенному главарю суть происходящего.
— Какого беса вы тут околачиваетесь, недоумки?! — увидав перед собой притаившихся возниц, рявкнул караульный.
— А… это… — со слезой в голосе начал я.
— Хвостней бы, — угрюмо растолковал суть нашего стояния Вадюня.
— Вон пошли! Не до того! — послышалось уже с верхней площадки.
Ну, не до того, так не до того — кто бы настаивал!
— Батька! — Добежавший до отца-командира разбойник затараторил прямо с порога. — Там внизу такое деется!
— Не томи, малый, толком говори! — встревоженно прогромыхал атаман. — Что еще за перезвон? Кто озоровать удумал?
— Осмелюсь доложить, батька — грифоний детеныш.
— Грифоний? — Здесь криминальный авторитет решил, вероятно, усиленно почесать затылок. — Велик ли?
— Не то чтобы, — бойко отрапортовал очевидец. — Пожалуй, что до году.
— Так отгоните к лешачьей бабке!