— А-а-а! — Я отскочил назад, понимая, что последняя надежда гнусно развеяна мерзким обжорой и останавливать исполина больше нечем. — А вот хрен тебе!
Мы с Вадимом метнулись в сторону камина, намереваясь, быть может, попытаться уйти через дымоход, или же на крайний случай рассчитывая найти средство последней защиты среди потрескивающих в очаге поленьев.
— А ну вернитесь! — рявкнуло чудище.
Вместо ответа я подхватил со стола пару пустых бутылей и с размаху, как учили когда-то в годы срочной службы, метнул их, стараясь попасть в огромный немигающий глаз. Стреловидный язык вновь вылетел из-за отточенных клыков, и пустые бутыли, вернее их осколки, со звоном осыпались на пол.
— Там была влага!!! — Громовой рев сфинкса перешел в угрожающее шипение священной кобры. — Несчастный! Мне, пустынному жителю, ты подсунул пустую емкость из-под влаги? Я съем тебя два раза, нет, три! А потом затопчу в пыль то, что из этого выйдет!
Я живо представил себе нарисованную картину, но отчего-то смех застрял у меня где-то в районе поясницы.
— Ты! Негодная отрыжка песчаного варана! Выклеванное крокодилье яйцо! Выползень змеиный! — Вторая лапа сфинкса с грохотом появилась в разгромленном кабинете Соловья-разбойника, проделывая очередную брешь в стене. — Я тебя не проглочу, я буду тебя жевать, пока в тебе останется хоть самая малая капелька влаги. — При этих словах он двинулся вперед и вдруг, резко потянув носом воздух… исчез. Вернее, не совсем исчез, а развалился на великое множество мерзких тварей, едва ли превышавших размерами Вадюнину ладонь, однако на редкость отвратительного вида и нрава.
— И-и-и! Ви-ви-ви! — надсадно визжали гнусные существа, приводя в движение всё, что находилось внутри руины, круша на своем пути столы и табуреты, разнося в щепы шкафы и сундуки, карабкаясь по нашим телам, точно мартышки по баобабу, разрывая тело и одежду тонкими иглами когтей и щелкая перед лицом крохотными, но крайне неприятного вида пастями.
— Вон! Вон пошли! — отчаявшись стряхнуть с себя копошащуюся массу, я рухнул на пол и начал кататься по нему, норовя передавить омерзительную живность.
Судя по грохоту, Вадюня последовал моему примеру. Однако это было ошибкой и, возможно, роковой. Оставив погром, ошметки сфинкса всем скопом бросились на поверженные жертвы, точно пчелы на таз с вареньем. Я бы, может, сказал и хуже, но сил говорить уже не было. Последнее, что я увидел, теряя сознание, — яркая вспышка, обрисовывающая контур женской фигуры.
Сознание медленно, точно опасаясь новых потрясений, возвращалось ко мне, как возвращаются беженцы в разрушенное бомбежкой жилище.
Я бы, может, сказал и хуже, но сил говорить уже не было. Последнее, что я увидел, теряя сознание, — яркая вспышка, обрисовывающая контур женской фигуры.
Сознание медленно, точно опасаясь новых потрясений, возвращалось ко мне, как возвращаются беженцы в разрушенное бомбежкой жилище. Словно киномеханик, под свист и улюлюканье публики склеивший разорванную ленту фильма ужасов, мозг суетливо выдал на-гора изображение мелких, покрытых шерстью уродцев с длинными голенастыми ногами как у кузнечиков, когтистыми передними лапками и безумным взглядом оранжево-алых глаз. Исчадия горячечного бреда бесшумно скакали вокруг, точно на цыпочках, разевая навстречу мне оснащенные острейшими зубами пасти. Я взвыл и начал лихорадочно скрести пальцами землю, пытаясь выскочить и, по возможности, броситься наутек.
«Стоп! Земля?! Откуда земля?» — грунт под моими пальцами легко поддался и я почувствовал, что сжимаю в кулаках пучки вырванной травы.
— Тише! Тише. Всё уже почти хорошо, — послышался над головой успокаивающий голос Делли. Вернее, он был бы успокаивающим, если бы не звучал так встревоженно.
— Что это было? — жалобно простонал я, чувствуя себя разбитым и безнадежно несчастным, словно ребенок, объевшийся незрелых яблок в соседском саду и теперь прочно сжившийся с обстановкой деревянного строения работы неизвестного архитектора. — Где я?
— В замке, — развеивая возможные иллюзии, резко бросила фея.
— Эти уже ушли? — передернул плечами я.
— Не совсем. — Прозвучавшее сообщение выглядело по меньшей мере безрадостно, поэтому, отбрасывая прочь сладкую роль самого больного в мире Карлсона, я усилием воли открыл глаза и приподнялся на локтях.
Непроглядная тьма, висевшая над лесом, уже начинала сереть, и сквозь зыбкую реальность покачивающейся картины мира жесткими фактами проступали: двор разбойничьего замка, замершие в ожидании команд «ниссаны» и мы с Вадимом, лежащие в светлых кругах, очерченных фарами, вернее сказать, глазами наших чудесных скакунов. В центре еще одного такого же круга красовалась Делли. А за пределами ярко освещенных участков бесновались, прыгали, скакали, точно мелкие кенгуру на раскаленной сковороде, всё те же мерзкие существа, которые чуть было не схарчили нас в башне.
— Кто это?! — мучительно подавляя в себе желание вернуть наружу всё съеденное и выпитое нынче вечером, прохрипел я.
— Анчутки беспятые, — выкрикнула фея, формируя между ладонями светящийся шар и направляя его в гущу особо резвых представителей упомянутого семейства. — Ваше счастье, что в здешних краях лишь два вида этой мрази водится! — Она вновь старательно принялась собирать в клубок магическую энергию.